— Чем хвастаешься? — подала голос из кухни Лариса. — Полжелудка тебе отрезали, а все хорохоришься. День под градусом, день под капельницей, и вся твоя жизнь.

— Ша! Тебя не спрашивают! — рявкнул Осип. — Ишь, пигалица. Старого дурака учить — только портить.

— Хватит вам ругаться! — взвизгнула неожиданно мать из-за перегородки. Все затихли. Осип принялся почесывать свою тощую грудь, Анатолий то открывал, то закрывал свои большие навыкате глаза и языком что-то высасывал из передних зубов. Юрий, пошвыркав носом, налил всем по стопке.

Осип вдруг повалился со стула и захрапел. Братья поднялись и перенесли его на кровать, где еще недавно лежал покойник.

— Компанье-он! — пренебрежительно процедил Анатолий. — Разве с таким посидишь по-человечески? Чебурах — и никаких тебе угрызений совести. А ты тут лопай за него горькую в одиночестве. Вот у меня теща была, так я тебе скажу — те-ща! В ночь-полночь прихожу, бужу: вставай, пить будем. Она: сей момент, Толик. Вскочит, встряхнется, как курица, и за стол. И не просто так, поровну пьем, иначе что за интерес? Никакого взаимопонимания. Я закуриваю — и она нюхательный табак достает. Извазюкается этим своим табачищем, развезет его по всей роже — умора. Так я ее перед приходом жены умою — возьму тряпку, намочу и говорю: ну-ко, ма, дай-ка я тебя утру. А жена все равно сразу унюхает. Только заходит и: «Опя-ать нанюхались!» Нанюхались, понимаешь? Хор-рошая была теща.

— Ладно тебе, — перебил Юрик, — заладил одно про одно. Давай лучше выпьем.

— Ты своей бородой не тряси — все равно щегол противу меня. А выпить — вы-ыпьем, я разве когда против? — Он потянулся через стол за бутылкой, а Юрик выдернул из-под него табурет. На грохот сбежались женщины. Мать запричитала над распластавшимся и не подающим признаков жизни сыном, сестры набросились на меньшого брата:

— Это опять ты что-нибудь устроил! Не иначе!

— Ну все, погиб! — почему-то радостно подмигнул Юрик молчавшей Ларисе и выскочил из дома.

Лариса проснулась от приглушенной суматохи. По потолку сарая мелькали красные сполохи. Она встала на лежанке, выглянула в оконце. За домом догорал стожок сена, около него шныряли тени и слышались взволнованные голоса.

— Это Юрка, подлец, подпалил, он же курит. Переспать, должно быть, хотел, — этот голос принадлежал Осипу.

— А яво самого-то там нету? Ты повороши, повороши! — Это взывала Таисия Артамоновна.

— Да ну, ты что, мам, — пробубнил Анатолий. — Пошли, Ося, бабы докончат.

Лариса легла, накрывшись одеялом с головой. Вскоре во дворе все затихло, примолкло и в доме, а свет погасили даже на терраске. Сон у Ларисы перебили, и она лежала, вздрагивая от нервного озноба, в состоянии какой-то оглушенности, которую начинала пересиливать болезненная ломота в суставах.

Наутро собрались за столом в горнице: бабка Агаша, Таисия Артамоновна, дочери. Сыновья и брат Таисии Артамоновны спали: Анатолий — за откинутым пологом кровати, на другой кровати, у окна, под матерчатым ковриком с выцветшими лебедями, — валетом храпели Осип с Юркой (Лариса даже подумала: уж не пригрезилась ли ей ночная сцена с пожаром). Родион Артамоныч храпел на печи, и туда уже дважды бросали клубком шерсти. На что Наталья заметила:

— Вы утюг бросьте — такой же результат будет.

— А може, правда, растолкать всех? — Таисия Артамоновна выжидательно замерла, прежде чем сесть за стол.

— А ну их! — отмахнулась Наталья и протиснула свое громоздкое тело на диванчик рядом с такой же пышной теткой Агашей и, обращаясь уже к ней непосредственно, добавила:

— Их теперь разве что дрыном по горбу, а так не прочухаются.

Но Таисия Артамоновна все не садилась, переводя вопрошающий взор с одного да на другого, и тогда Наталью поддержала Вера:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• …
• 12
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.