Орлы

Ураганом проносятся над ангарами. Высота - 50 метров. Самолет набирает высоту и вдруг - мотор остервенело взвывает, будто его ущипнули за самое больное место, крылья самолета наклоняются почти торчком к земле. Голова Мити повисает над бездонной пропастью. Справа у него - земля, слева - небо. Где верх, где низ - черт его разберет! Это Спарель не утерпел и «выкинул штуку»: почти над аэродромом сделал сумасшедший разворот на 180 градусов. Такие развороты умеет делать только Спарель: другой бы свернул шею и себе и самолету.

Павлов снизу энергично грозит самолету кулаком. Это значит, что Спарелю влетит, когда он сядет. Митя при подъеме, раскладывая приборы, отстегнул ремни и при развороте чуть не вылетел из кабины. Он кричит в трубку Спарелю, поднося кулак к его лицу:

- Угробишь, гад! Я подыхать еще не хочу...

Но Спарель бросает на Митю такой озорной взгляд, так уморительно кривит губы, что Митю подмывает расхохотаться, и он дружески хлопает Спареля ладонью по макушке, когда тот успокоительно кричит ему:

- Не дрейфь, Митя! До самой смерти ни черта не будет... В сущности, Митя доволен таким номером, хотя они были на волоске от «гроба». Представьте себе, что вы мчитесь на велосипеде со скоростью... 180 километров в час. Попробуйте на таком аллюре повернуть сразу назад, не делая широкого круга. От вас останутся одни ботинки, а от велосипеда - гайки. От самолета, от Спареля и Мити могло и этого не остаться. А они вот целехоньки и невредимы. Как же тут не быть довольным!

Спарелю хоть бы что! Он зажал ручку управления между колен, доверяясь отлично отрегулированному самолету, положил обе руки на борта кабины и преспокойно любуется на ландшафт, как пассажир в окно вагона. Митя возмущен такой беспечностью пилота.

- Дьявол! Я за тебя, что ли править буду?

Спарель показывает ему сразу два кукиша и машет рукою, вниз, предлагая и ему полюбоваться красотами природы.

Еще очень рано. Земля, как в сероватую вуаль, закутана в утреннюю дымку, и дымка эта белеет, светится, как добротный тонкий шелк. Сквозь этот шелк тускло поблескивают, как рассыпанные осколки зеркала, маленькие озёрца, лужи. Справа густо - зелено темнеет массив леса и около него любовно вьется широким полукругом, будто обнимая его, широководная река. Река матово блестит, и в ней видно небо, клочья облаков, зарево восхода. Над горизонтом высунулся краешек огромного солнечного шара. Краешек этот очень велик, тускл и багрово - красен. Спарель улыбается, глядя на него: неужели это и есть то самое маленькое, ослепительно - яркое белое солнце, на которое так больно бывает смотреть снизу? По верхушкам леса, по главам церквей, по вербам на дорогах робко скользят первые лучи. Они догнали самолет, заиграв на лакированной обшивке плоскостей, на никеле капота.

Очень красиво, но Митя нe успел налюбоваться. Сумасшедший бросок вниз - он стукается лбом о козырек и вместе с самолетом проваливается в пропасть. Воют тросы, стойки, самолет дрожит, как в лихорадке. Митя уже знает, что Спарель опять чудит, опять выкидывает какую - то штуку. Самолет наклонно летит вниз. Скорость - 200, 210, 220... Сумасшедшее «пике». Митя хлопает Спареля по макушке.

- Чертяга! Бери вверх... Заштопорить хочешь?

- Ни хрена!... Видишь, там... - кричит в трубку Спарель, и рожа у него ужасно плутовская и довольная.

Митя смотрит по направлению его руки. Самолет летит на какую - то маленькую коричневую точку, которая плавно колышется в воздухе. Точка приближается, и теперь уже хорошо видно, что это огромный степной орел. Хищник распластал огромные свои крылья и, еле шевеля ими, парит в высоте. В когтях его трепыхается какая - то большая птица. Она бьет крыльями, мотает головой и от нее, как конфетти, летят перья и медленно рассеиваются в воздухе. Орел расчетливо - лениво клюет ее своим крючковатым носом, и от этого перья птицы летят еще сильней.

- А - а, поймал уж! Клюешь! - громко крикнул Спарель, и в голосе его послышалась злость, и ревность к воздушному сопернику, уже изловившему себе добычу.

- Сшиби его!... Сшиби к чорту! - в непонятном озорстве выкрикнул Митя, решительно взмахнув сжатым кулаком.

Озорство это передалось и Спарелю. У него мелькнула было мысль, что не для этого он поднялся в воздух. Припомнился ему и приказ наркома о летной дисциплине, но все это сейчас же вылетело из головы, мелькнула другая мысль: «Что ж тут особенного? Все равно ведь летать» ...

Нажав правую педаль, он круто развернул самолет. Каждый мускул в нем напрягся. Спарель как будто сросся с самолетом и чувствовал, что у него нет рук, нет ног, сердца, а есть крылья, фюзеляж, мотор, и не самолет, а он сам мчится на орла и готов судорожно вцепиться в него пальцами. Ему хотелось самому сшибиться с орлом грудь с грудью.

- Так ты поймал уже?.. Говоришь, ты - царь воздуха?.. А ну, давай поборемся. А ну!... - говорил себе Спарель, впившись и ручку. - Ты с крыльями, а я бескрылый... Кто кого!...

Нацелив на орла левой плоскостью, чтобы не задеть винтом, он дал полный газ. Мотор остервенело зарычал, самолет ринулся на орла. Но тот, должно быть, сообразил, в чем дело. С изумительной подвижностью он нырнул вниз, самолет пронесся над ним. Это задело Спареля. Он пошел па второй круг.

- Брось его! Брось к чорту! - крикнул Митя, в котором уже прошло вспыхнувшее озорство. Он понял, что затея эта опасна. Малейший бросок орла в сторону винта, и авария неизбежна. Наконец, орел может выбить стойку, запутаться в стабилизаторе, сломает плоскость. Тогда - тоже авария. И потом, это же вопиющее нарушение дисциплины.