А много их стало нынче, судов. Шумят день и ночь. Вверх по реке идут -спешат, вниз по реке - спешат. Но не манят они в дорогу Тоша Ваня, долгими гудками не тревожат душу, приросла она к тайге, не выкорчевать. Смотрит старый на бегущие мимо суда и об одном молит их, чтоб вернули назад Тэню, дали встретиться, пока жив.

С палуб видели Тоша Ваня в длинной рубахе навыпуск среди кудлатых кедров, готовых взлететь, как шары, и с неясной печалью думали о счастье ими не испытанном, о вечной благостной тишине и душевном покое.

Борода по-коми - тош, оттуда и прозвище - Тоша Вань. А когда-то был он безбородым, было ему двадцать, и не находил он в селе равных по ловкости, по дерзкому озорству, по молодецкой стати. Ставили в ряд нарты - перепрыгивал дюжину, десятеро хватались за тынзян - перетягивал один, топоры тали - дальше всех бросал, выдрой плавал, оленем бегал, на лету сбивал так из ружья и песни пел.

Когда у Федула появилась новая лодка и все догадывались, что не по чистой воде, не по святой воле она к нему приплыла, но не смели об этом вслух говорить, случилось небывалое. Проснулись утром селяне и увидели на крыше церкви, под самым куполом, ту самую лодку.

Из соседнего села приехали, спрашивают:

- Отчего наша лодка на вашей церкви?

Федул ходит сам не свой, с лица спал, не ест, не пьет, а все крестится да бормочет: прости, господи!

Озоровал Ванюха, много озоровал и дружков подбивал на это. Прошлой ночью лодку затащили на божий храм, нынче Авдотью с Гришкой заперли на сеновале; те, грешники, молчат со страху, а Марфа ходит по селу, буйствует, дурные слова выкрикивает, благоверного ищет.

- За Гришу моего любой... глаза выцарапаю!

Бывало, как идут по селу дружки, так собаки тявкать не смеют. Матери дочек от окон гонят, молитвы шепчут, такой у них страх перед этими лихими парнями, а особенно перед Ванькой.

Ох, уж этот смуглый!

Темными вечерами на означенное место прибегала не одна из длинноволосых, кидалась ему на грудь, будто в омут, теряла над собой власть, напрочь позабыв мамкины наставления. Сладка была любовь Ванюшкина, девичьим позором плати - не дорого.

Но была одна - звали Натальей. По селу идет, по Сивой Маске - будто чужая, будто вовсе и не здешняя. Родители - сморчки сморчками, ни виду, ни сути, кривы-конопаты, у одного правый глаз косит, у другой - левый, а дочь - царевна.

Среди селян толки шли, что Наталья не живая душа, а русалка, не на долгий срок заявилась к людям, а как ударит час, уйдет. Передавали небылицу, шептались, словно не знали ее с малых лет. Правда, росла она дурнушкой да в одну весну оборотилась лебедою, так что было от чего смутиться тогдашнему суеверному люду.

Вот эта самая Наталья доводила Ивана до смертного отчаяния и не из прихоти какой, не из девичьей хитрости, а от полного к нему безразличия.

И было бы еще не обидно, когда б она не благоволила к Терентию, а то ведь как свободная минута, так уж возле него крутится, никого не стыдясь. Терентий был невидным из себя, худым и сутулым, но парнем особенным, то есть на всех других непохожим. И все оттого, что квартировал в его дому поселенец, обучивший Терентия книжной грамоте и печному ремеслу. Умер этот чужой человек в ту самую весну, когда с полой водой пришла весть, что свергли царя.

- Дождался все ж! - будто бы проговорил безродный перед тем, как успокоиться на вечные времена, и будто бы в последнюю свою минуту был очень доволен, даже счастлив.

Через год Терентий привел Наталью в дом и объявил ее женой перед всем народом, но шумной свадьбы устраивать не стал.

- От водки в голове - сухота и немощь.

Мужики посмеялись над его словами и махнули рукой - что ты с грамотного возьмешь?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.