Бором идти стало труднее: ветви лезли в глаза, из - под снега торчали корни, похожие на толстых змей, лыжи проваливались. Только бы хватило сил...

На большак Люба выбралась со вздохом облегчения. Она готова была лечь и расцеловать эту хорошо укатанную, ровную землю. Скорость хода увеличивалась вдвое, и даже партизаны пошли резвее. Но так продолжалось недолго. Откуда - то прогремела автоматная очередь, и пули с визгом пронеслись над головами лыжников.

- В канаву, сворачивай в канаву! - донеслось до Кулаковой, и она покорно соскользнула в глубокий придорожный кювет.

Вскинув автомат, девушка ответила очередью, партизаны тоже открыли огонь; завязалась перестрелка, никому не причинявшая вреда. А минуты шли, и Кулакова почти физически ощущала их бег. Светившая всю дорогу луна скрылась за горбатым облаком.

- Попробую пробиться! - сказала девушка лежавшему рядом партизану и, скинув меховую куртку, поползла по кювету.

Впереди, в нескольких десятках метров, большак начинал катиться под крутой уклон. Люба решила добраться туда, воспользовавшись отсутствием луны. Но облако проплыло раньше, чем она успела выскочить из кювета. Зелёный тревожный свет снова залил всё вокруг, и чёрные отчётливые тени легли на снег. Выбора не было, и она выбросила на большак лыжи, потом, стараясь не поднимать головы, выползла сама. Теперь осталось самое трудное - подняться и прикрепить лыжи.

Точно обдумав последовательность своих действий, Кулакова вскочила. Раз - надета одна лыжа, два - вторая! Стайки пуль проносятся рядом. Только бы не зацепила какая - нибудь шальная, только не теперь!... Три - сделан резкий и сильный толчок палками. Лыжи скользнули и понеслись по ровному склону. Щёлканье выстрелов осталось позади. Теперь можно бежать во всю силу, не заботясь о том, что кто - то отстанет, не считаясь ни с чем, кроме времени. И Кулакова бежала. Бежала и думала о двух партизанах, оставшихся отбиваться на шоссе, о своём дыхании, прикидывала, сколько километров ещё отделяет её от лагеря, а главное - о времени. Достать часы - значило замедлить ход.

Тугой ветер пронизывал лёгкую гимнастёрку насквозь. Это был плохой признак: если чувствуется ветер, силы на исходе.

Слева показалась сожжённая деревня. Она напоминала погост: остовы труб торчали, как могильные памятники, и падавшая от них тень удивительно походила на земляной холмик. Деревню отстроят, она будет лучше той, что стояла здесь до войны, главное теперь вот что: от пепелища до отряда - пятнадцать километров.

Губы Кулаковой шептали: «Только пятнадцать километров», - а натруженное тело отвечало: «Ещё пятнадцать!...» И она разрешила себе короткую остановку. Со страхом вытащила часы. Было без тринадцати десять. До половины двенадцатого - того крайнего срока, когда можно передать за фронт новые данные для авиации, - оставался час и сорок три минуты...

Пройти пятнадцатикилометровую дистанцию со свежими силами не составило бы труда для такой лыжницы, как Кулакова. Но позади была ночь короткого сна и напряжённый день.

Кулакова шла, покрывая километр за километром. Она задыхалась, глотала на ходу снег, чтобы обмануть жажду. Иногда она теряла ориентировку и испуганно вглядывалась в компас. Она согнулась так, точно несла на плечах тяжёлый груз, но ветер всё равно бил в лицо и грудь - ликующий, чувствуя, что сопротивление человека слабеет. Кулакова бежала, и её покачивала из стороны в сторону. Но ещё толчок палками, ещё движение - и равновесие восстанавливалось. Девушка уже не думала ни о чём. Голова была так тяжела, что её хотелось опустить на грудь, ещё больше хотелось сесть - вот тут, прямо на снег, вытянуть ноги я закрыть глаза. Кулакова сгибала руки и ноги и бежала дальше...

Первого окрика партизанского дозора она не слышала. И только, почти наткнувшись на дуло автомата, остановилась, тут же упав в снег. Часовые узнали её, подхватили на руки, донесли до штабной землянки. В углу, за матерчатым пологом, тихо потрескивала приёмно - передаточная рация. Часы показывали одиннадцать двадцать девять.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.