Уй - многоводная, быстрая река, приток Тобола. Далеко на северо - востоке Тобол, обойдя Уральские горы, впадёт в Иртыш. Седой и раздольный, как сибирская старина, как песня о Ермака, он понесёт свои воды в Ледовитый океан - через тайгу, через вечную мерзлоту; и волны его вздыбятся в последний раз и застынут в зелёно - голубых торосах. Но здесь юг Урала, безлесье, беспредельность кочевых степей, ковыль, непроходимые заросли целинных земель. Сколько Овсянников помнит себя, эти земли за Уем никогда не накались, растущие на них травы никогда не скашивались, и табуны колхозных коней пасутся здесь круглый год.

Степная «тайга». Среди зарослей её теряется наша дорога к полевому стану четвёртой бригады. Снег припорошил целину. И всё, что произошло в степи перед нашим появлением, можно прочитать по перекрещивающимся следам волков, лис, горностая, диких коз, всякого зверья, рыскающего среди этой густой рыжей, покрытой изморозью растительности, над которой в небе парит стервятник. Хорошо бы оставить коня в надёжном месте и с ружьём и собакой распутывать эти следы, находить начала и развязки трагедий, которые разыгрываются, быть может, где - то тут, под самым носом у тебя, в полном безмолвии и неоглядности степного простора. Так, к примеру, и поступил Семён Воронихин. Но, выразив это соблазнительное желание, Овсянников тут же отвергает его:

«Хлеб! Хлеб! Всё остальное сейчас - в сторону. Куда ни глянь, стоят скирды хлеба. Целые станицы высоких, длинных, двускатных скирд. Урожай двухсот сорока гектаров пшеницы. И это на полях одной лишь четвёртой бригады. Какое богатство! Можно ли сейчас думать о чём - либо другом?!»

Самая эта мысль повергает Николая Фёдоровича в крайнее негодование. Уж кто - кто, а он - то знает настоящую цену хлеба. По правде говоря, он не ел его досыта до самых колхозных времён, хотя и работал на этой земле, не щадя сил. Он и Ульяна Петровна. То было время, когда взращённое и собранное ими зерно шло в чужие амбары.

Трёх лет Николай Овсянников остался без матери. Ему было восемь лет, когда умер отец. Хозяйство малолетних было продано, и общество учредило над ними опеку. Девяти лет он пошёл «в люди», к уфимскому купцу, арендовавшему земли бедноты. Он пахал, сеял, косил, жал, пас скотину хозяев на земле своих отцов, но своего у него ничего не было - даже кнута, даже косы - литовки. В гражданскую войну Ключёвку захватили белые и мобилизовали его. Но он уже знал, куда следует направить оружие, чтобы оно служило народу, и ушёл в партизаны. Посла гражданской войны он вернулся в село, женился, и вместе с Ульяной Петровной они нажили своё хозяйство.

Когда в степи стали организовываться колхозы, он был одним из первых, приведших своего коня на общественный двор.

Он был неграмотен и знал счёт до ста. Этого было явно мало для артельного хозяйства, в котором сразу же всё стало измеряться на тысячи. Однако колхоз - на то и колхоз, чтобы подымать человека и пробуждать дремлющие в нём задатки. Не проходило и года, чтобы Николая Фёдоровича не посылали на какие - нибудь, как он говорит, «мелкие курсы». Так, по разным мелким курсам, он проучился в общей сложности свыше двух лет, а перед войной закончил ещё шестимесячные курсы агротехников - семеноводов при сельскохозяйственном техникуме в районе.

Он подымался со ступеньки на ступеньку по колхозной лестнице, деловито, не торопясь и не оступаясь, и с каждым новым шагом перед ним открывались всё более обширные горизонты, пока он не увидел, наконец, свою древнюю землю во всей её первозданной красе и не почувствовал себя в силе стать обновителем её, приложить к ней приобретённые знания. Тогда его избрали председателем колхоза. Это было накануне войны. А в войну, как и подобает мужчине и казаку, он находился в Советской Армии.

Когда Овсянников вернулся в Ключёвку, во главе колхоза стоял уже известный нам Сергей Наливайченко, человек, мнящий себя «директором колхоза». Овсянникову досталась скромная роль заместителя. Не привыкший ходить без дела, он шёл и ехал туда, где вершилось самое важное или где что - либо не клеилось.

Вот почему Николай Фёдорович погонял сейчас и без того шуструю лошадку к бригадному стану, не задумываясь над хитрыми узорами звериных следов.

3

Переступив порог чистой избы бригадного стана, Овсянников, ещё никого ни о чём не спрашивая, сразу понял, что происходит в ре - шетниковской бригаде. Сам Решетников сидел в одиночестве на нарах, застланных байковыми одеялами. На другой половине избы молодая девушка разносила в книжки колхозников заработанные ими трудодни. Это была Нина Самсонова, учётчица бригады и секретарь колхозной комсомольской организации. Ей помогал четырнадцатилетний паренёк в отцовской солдатской шинели - бригадный конюх Петя Меньшиков. У печи стояла женщина лет сорока с заспанными глазами на круглом безбровом лице.

- Так, - сказал, поздоровавшись, Николай Фёдорович, - отдыхаете?

- Народу маловато, - отозвался на упрёк Решетников.

- Так, - повторил Овсянников тоном, не обещающим никаких скидок, и, обратившись к женщине у печи, спросил: - Ну, Катя, расскажи: что поделываешь?

- Топлю вот, - кивнула женщина на печь. В избе стояла одуряющая духота.

- Вот прибилась ты, Катя, к бригаде, - продолжал Овсянников, - пожалели тебя люди... Говорила: «Буду работать, буду работать». А что мы видим? Физически ты как себя чувствуешь?

Катя виновато моргала, по толстым её щекам сбегали слезинки: то ли её проняли слова Овсянникова, то ли ей стало жаль себя. От её могучей фигуры веяло несокрушимым здоровьем. «Прибилась» она к колхозу недавно, после отбытого наказания за воровство в пригородном хозяйстве в Златоусте, где она работала подёнщицей.

- Что же мы видим? - повторил Николай Фёдорович. - Не взялась ты, Катя, ни за пудовку, ни за веялку, ни за грабли. Спишь. Килограмм хлеба в день съедаешь и спишь. Горючее поручили тебе охранять - опять же спишь. А колхозный хлеб труда стоит. И выдаётся он человеку по его труду.

Разговор с Катей о её вопиющем дармоедстве задел за живое каждого из тех, кто сидел в избе. Люди зашевелились. Всем стало неспокойно.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.