— Да, Христофора Колумба. Когда он возвращался из открытой им Америки, его каравелла «Пинта» попала в страшный шторм и скорее всего должна была погибнуть. И тогда Колумб написал завещание. Он оставлял людям девять реалов собственных сбережений и найденный им Новый Свет, который считал Индией. Пергаментный свиток завернули в тряпку, пропитанную воском, забили в дубовую, проспиртованную ромом бочку и бросили в Гольфстрим. Колумб верил, что, если и погибнет вся экспедиция, весть об открытии Нового Света придет к людям. И завещание свое Колумб начал со слов: «Наша жизнь ничего не стоит. Дорого стоят только наши дела для жизни всех остальных людей...»
— А как могло попасть завещание Колумба к Коростылеву? – недоверчиво посмотрела на меня Настя.
– Не знаю. До сих пор не знаю. А может быть, это и не было настоящим завещанием. Может быть, это была подделка. А может быть, сам Николай Иванович написал это завещание. Он часто показывал его ребятам, и мы мечтали о путешествиях и подвигах, и незаметно для себя навсегда поверили, что дорого стоят только наши дела для жизни всех остальных... И когда ты будешь думать о будущей своей жиз ни – красивой и веселой, – думай иногда и о том, что отчасти Коростылев умер из-за тебя тоже...
Екатерина Сергеевна Вихоть сидела за столом, закрыв глаза, уперев лоб в ладони, и поза у нее была растерянно-горестная, и сама она не была больше ни грозной, ни громоздкой, ни громогласной. Сейчас она была обычной, удрученной большим несчастьем немолодой женщиной.
– Как жить дальше? Ума не приложу, – сказала она. – Не понимаю. У меня в голове полный мрак.
Мы помолчали, и я без выражения заметил:
– Наверное, и дальше будете учить детей, что ложь – один из самых мерзких человеческих пороков...
Она подняла голову и сказала:
— Я и раньше старалась вам не лгать. Правды я не могла сказать, но и лгать не хотела. Так уж все получилось...
— Да, возможно, – кивнул я. – Но есть еще одна форма лжи – дезинформация умолчанием. Вы меня сознательно старались ввести в заблуждение...
Она тяжело вздохнула и сказала горько:
— Вы тоже не все поняли в этой истории. Вам показалось, что я не любила и не уважала Коростылева. А это неправда. Это совсем не так. Я его очень уважала. Но мне было невыносимо: что бы я ни пыталась сделать, он не принимал. Наверное, мы с ним люди очень разные. А вы сейчас смотрите на меня, будто я помогла его убить. Я ведь об этом и понятия не имела!
— Я мог бы вам поверить, – сказал я. – Но именно вы объяснили Салтыковой, что Коростылева надо отвлечь от школьных дел.
— Да, наверное. Наверное, – повторила она с отчаянием. – Я сказала Клаве, что Коростылев ни на какие уговоры не пойдет и Настю к экзаменам не допустит. Его ведь переубедить в чем-то было невозможно, если он принял твердое решение. Но мне и в голову не могло прийти, что они придумают такую жуткую вещь.
— А потом, когда они не только придумали, но и исполнили телеграмму?
— Что же мне было делать? У меня сердце на куски рвалось от стыда и горя. И Клаву ненавидела хоть, а все очень жалко было...
— Жалко было?
— Жалко, – твердо повторила она. – Ведь мы с Клавой выросли вместе. Она не всегда такая лютая была. Она замечательная была...
— Когда же она перестала быть замечательной? – поинтересовался я.
— А-а, это давняя история! Мы ведь дружили со школы. И с Костей, ее мужем, я дружила. Да вот пока не случилась вся эта глупость...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.