Назавтра Боровский будет говорить мне:

— В чем, скажите, в чем конкретно ее грубость выражается? Что, я сам подписал протокол? Да мало ли что я подписал! В спешке я мог и не про честь этого, так подмахнуть! Мы не видим юридических оснований для снятия либо перевода Калашниковой.

Виктор Федорович Никитин — начальник второго маневрового района... Если верить протоколам профсоюзных собраний, в свое время он выступал весьма активно. Калашникова оскорбляет людей, унижает их, грубит, обзывает, допускает нецензурную брань. На собрании он встанет и, не глядя людям в глаза, будет произносить неловкие фразы о недоработках и запущенности воспитательной работы в коллективе.

Бредихина, его заместитель, присутствовала на всех собраниях по поводу конфликтов бригады с Калашниковой. Высказывалась за передачу дела в товарищеский суд. На теперешнем общем собрании она скажет, что Калашникова — прекрасная, добрая женщина, что допускает порой недоработки и срывы, но ее можно за это простить.

В. Моргун — заместитель начальника цеха. Протоколы полны его грозными проповедями в адрес Калашниковой. В присутствии же корреспондента журнала Моргун обвинит Владимира Павлова в «злобной агитации против Калашниковой»…

На общее собрание пришли почти все, кто работал или работает в бригаде Калашниковой. Наконец-то, надеялись они, мы добьемся справедливости. Но, увы, им, можно сказать, не дали и рта раскрыть.

Сама Евдокия Кузьминична, видя дружную поддержку начальственного состава, сквозь зубы сказала, что обвинений в свой адрес не признает, что все это «агитация Павлова», что бригада отлынивает от работы, а она старается выполнять приказания начальства и как честный советский труженик препятствует нарушениям дисциплины.

Анатолий Замаруев своих вчерашних оценок Калашниковой отнюдь не вспоминал.

— В любом конфликте всегда виноваты обе стороны, — сказал он на собрании. — Мое мнение: просьбу бригады можно было удовлетворить, — вновь повторил он удачно выбранную обтекаемую формулировку.

— А можно было и не удовлетворить, — с горькой усмешкой добавил кто-то из бригады.

И единственным человеком из администрации, чье выступление неожиданно резко разошлось с дружным начальственным хором, оказался Василий Андреевич Долженко, замначальника службы подвижного состава, проработавший в цехе около сорока лет.

— План Калашникова делает на нервах рабочих, — сказал он. — Неправда, что нельзя или некуда ее перевести. Двадцать восемь комплексных бригад в цехе, столько лее диспетчеров. и Калашникова не самая лучшая, нет! Самая угодливая — да. Неужели нельзя удовлетворить законнейшее, право комплексной бригады — избавить ее от плохого бригадира? Если и на сей раз требование бригады не будет удовлетворено, считаю это откровенным оскорблением чести рабочего коллектива.

— Вы, товарищ Долженко, говорите неискренне, — встал начальник цеха Погорелов. — Нехорошо так себя вести. Я все же почему-то очень верю, что бригаде удастся перевоспитать своего товарища.

— Куда ж ее воспитывать? У нее дочери взрослые, — сказал кто-то.

— Вы уже наговорились сегодня, достаточно! — повелительным жестом остановил говорившего начальник. — Теперь говорю я. Вот вы дописались до Москвы. И что? А ничего. Запомните — ничего не изменится. Мы, товарищи, даже если бы и очень захотели, то не смогли бы перевести Калашникову на другую должность. За что? Юридически за что?

— За поддельные подписи в ведомостях! — вдруг сказал Виктор Радюк.

— Это голословное, пустое обвинение. А вы все, кстати, запомните, что никто вас здесь не уговаривает. Вам приказывают! И руководство Калашниковой довольно.

— А моральный ущерб вы в расчет не принимаете? — спросил Скибневский, бывший профорг бригады.

— Никакого морального ущерба нет. Ущерб в том, что вы вынесли сор из избы. И все. Конец разговору.

Бригада подавленно молчала.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.