- Кому же?.. Леса закрыты, рабочих нет... Нюша слушала предположения и перебивала своим словом:

- Вряд ли это Валька: она девчонка не злая, просто озорница, к тому же сирота...

- Не злая... - с упрёком протянула Пелагея Захаровна. - А вот сделала! Таких весёлых - при рождении в мешок да...

Нюша отмахнулась пелёнкой, будто отгоняя гибель.

- Вот что бывает за непочтение к старшим - по библии, - гордо продолжала Пелагея Захаровна: она была очень начитанная в священном писании. - Пророка Елисея осмеяли такие же вот обормоты, бежали за ним и кричали: «Лысый! Лысый!» И тут, по божьему веленью, выбежала из леса медведица и задрала сорок ребят.

- Сорок ребят! По божьему веленью... - Нюша пожелтела, как пелёнка. - До чего же твой бог злющий - то! - она закричала: - Злой, злой! Бог должен быть отходчивый на сердце, добрый!

Она дрожала, словно видела, как руки ткачихи бросали её собственных детей бурой медведице, и, кроткая, кричала, что с таким злым богом жить нельзя. А Пелагея Захаровна кричала своё, что бог - один... Нюша всё - таки первая отмахнулась от ссоры и отошла.

- Подумаешь, начётчица! - сказала она с крылечка. - Поди, твой Елисей лысый и был!

Пелагея Захаровна посидела недолго под ветлой: ломило голову, дневная усталь томила руки, - встала и ушла в свой флигелёк, бросив мрачную угрозу, что «дело с кирпичом так не оставит!» Когда за ней закрылась дверь, в окне флигеля появился тонкий силуэт Вальки, в сумерках лицо её тревожно белело.

- Бог добрый по праздникам, после дождика! - громко сказала она на весь двор.

Жалоба была подана, но застряла без ходу из - за нового препятствия.

Шла осень первого года войны. Почти всех детей увезли из столицы. Двор стал тихим. Кое - кто из ребят остался, но баловства не было слышно, не трогали даже рельса, подвешенного под ветлой, разве чуть - чуть касались хворостинкой, вызывавшей тоскливый звук. В глубине двора, на брандмауэре, в строгом порядке висели крюки и клещи разной величины; под водостоком, где стояла на изготовке большая белая ванна, плавали бумажные лодочки.

Валька работала в пожарной команде дома. В часы бомбёжек её голос слышался с крыши, и теперь он никому уже не казался обезьяньим.

В одну из сентябрьских ночей, под утро, завыли сирены, спокойный голос произнёс во всех квартирах: «Граждане, воздушная тревога!» Стреляли зенитки, во дворе звонили в било и что - то щёлкало во тьме, как в цирке. С чердака большого дома брызнул небесный свет. Пожарники вбежали по внутренней лестнице наверх - голубой дрожащий свет заливал весь чердак, стропила казались графитовыми.

- А, хватай, Марья Ивановна! - кричала Валька в глубине чердака.

Она вынеслась из тьмы, держа в обеих руках щипцы с термитной, ронявшей капли огненного металла в чердачную пыль, её волосы казались фиолетовыми, свет и тень иссекали лицо. Подбежала к другой бомбе, клокотавшей на полу чердака, положила свою рядом и засыпала обе песком из ящика. Термитки урчали, источая рыжий дым, а Валька светила на них фонариком и серьёзно, словно отвешивая, опускала на каждую по плевку.

Валька мотнула фонариком в лица пожарников и выпрыгнула в чердачное окно.

- Гол - цаца! Пелагея Захаровна пылает! Она спрыгнула с крыши, вынеслась на гулкую лестницу, голос её утонул в глубине.

Когда пожарники вырвались во двор, пламя лохматилось овчиной по толю флигелька ткачихи. Валька носилась по крыше, срывала толь, швыряла его на землю вместе с термитками. Мальчишки хватали бомбочки щипцами, топили их в ванне, в воде. Бомбы коротко и бурливо светили в воде розовым светом. Пелагея Захаровна, таща к флигельку пожарный крюк, со стоном читала «Отче наш», сбивалась.

- Тетеря, багор! - кричала Валька с крыши.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.