Федоров между тем шумно вздохнул, и светлые его глаза из-под густых, растрепанных бровей посмотрели на Сергея испытующе и чуть растерянно. Сергей взял паспорт, раскрыл его и сказал, привычно пробегая глазами записи в нем:

— Ну, так чем могу служить вам, Степан Григорьевич?

— Иван Григорьевич я...

— Выходит, ошибка в паспорте? — улыбнулся Сергей. — Исправить хотите?

— Хочу...

— Ну, так с этим не ко мне надо.

— То-то и оно, что к вам.

Сергей уловил в его сиплом голосе какие-то странные нотки, заставившие его насторожиться.

— В чем же дело... Иван Григорьевич?

— Дело?.. — Федоров поднял наконец голову и скорбно посмотрел на Сергея. — Дело мое такое.... считай, тридцать лет тянется, и жизни мне никакой нет. Вот какое дело. Курица на дороге глянет на меня, а я уже вижу в круглых ее глазах ехидство. Знаю, мол, тебя, знаю... А уж про людей не говорю. Кабы знал я, что оно такое, страх перед каждым человеком...

Федоров медленно, с хриплым усилием выдавливал из себя слова. И странно, даже жутковато было видеть, как затуманились его глаза, как шевелил он одеревеневшими, непослушными губами.

И Сергей, чтобы только рассеять охватившую его тревогу перед тем, что еще скажет этот странный седой великан, с преувеличенной бодростью произнес:

— Какой же страх перед людьми, Иван Григорьевич? На фронте, говорят, вы фашистов били дай бог как.

— То фронт, — махнул рукой Федоров. — Я про наших людей говорю. Этот страх, он меня спать отучил. Он у меня всю жизнь отнял. На фронте… Там я под пулю сам сперва лез. «Убей ты меня, прошу, ну, убей, сделай милость. Мочи нет!» А потом так решил: русский я человек или кто? Кто-никто, а русский. А раз так, должен бить гадов. Потом разберемся, что к чему. Так что о смерти уже не думал. Да… спокойное для души время было, — с неожиданной тоской подытожил Федоров.

Сергей молча слушал, чувствуя, как в душе у него растет тревога. Что-то страшное стояло за тем, что говорил сейчас Федоров, и Сергей, не в силах понять что-либо, боялся неверным, фальшивым словом помешать этому человеку...

— Ну, а после войны вернулся я домой, как и был, чужим. Самому себе чужим, вот что главное-то, — глухо, не поднимая головы, продолжал Федоров. — Жена ждала меня. А я и ей чужим был. Потому и детишек у нас не было. Боялся я их, детишек своих будущих. Потому что и они... — Федоров с усилием проглотил подступивший к горлу комок и еще глуше, еле слышно продолжал: — Они тоже чужими были бы. Сколько она, жена то есть, слез об этом выплакала, только я да еще подушка ее знаем. Уж я ей говорил: «Брось ты меня». Уж я руку хотел на себя наложить. Не дала. И со мной осталась, горемыка.»

Федоров умолк, глядя в пол. Сергей тихо спросил:

— А рассказали вы ей, в чем дело-то? Федоров покачал головой.

— Нет. Не рассказывал. Никому. Сил моих на это не хватило. Да и поздно было мне перед людьми-то каяться. Сам только на себя удивляюсь, как я с этим камнем на шее жил до сих пор» Но вот теперь... появилась у нас эта девчушка...

— Марина?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 20
• 21
• 22
• 23
• 24
• 25
• 26
• 27
• 28
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.