Потрясение

Сергей Фомин| опубликовано в номере №1240, январь 1979
  • В закладки
  • Вставить в блог

Что-нибудь из бывшей хулиганской жизни? Во-первых, прошлое мое – это прошлое, и пускай для всех я буду каким-нибудь... ну, скажем, Сергеем Фоминым по кличке Фомка, а во-вторых, не такой уж я был отъявленный хулиган, да и в душе, может, вовсе не хулиган, чтобы из меня «героя» делать... Не верите? Я и сам порой удивлялся: вроде нормальный человек, чувствительный даже – то за мать переживаю, то за сестру, – и вдруг бац! – выкинул что-нибудь, а откуда что взялось – понять не могу... Раздвоенность какая-то во мне постоянно сидела – думал одно, а делал другое. Вернее даже так – чувствовал одно, а делал другое, потому что думать – это у меня всегда получалось плохо, и не потому, что я дурак от природы, говорят даже, наоборот, от природы я сообразительный, а потому, что размышлять логически не умел, додумывать вещи до конца, все вроде некогда как-то было, не до размышлений.

А начиналось все это... Вы подумали о школе? Нет, еще раньше, в детском садике, в который я ходил, как все, ничем от других не отличаясь, тихий, скромный, послушный мальчик, по праздникам носил белые носочки и пел звучные куплеты. Толком я ничего не понимал, но как-то так все вокруг звучало и бодрилось, что и я делал вид, что я веселый, бодрый и понятливый, а на самом деле я был все время какой-то испуганный, немного заторможенный и отрешенный. Я был все время как бы настороже – меня домой тянуло, спрятаться от всех где-нибудь под кроватью, где никто меня не видит. Теперь вопрос – почему у меня такой характер складывался... Я много думал об этом, и вот только теперь, когда я уже взрослый и давно «завязал» с прошлым, у меня появилась кое-какая догадка. Говорят, хулиганы берутся из неблагополучных семей... Я думаю, неблагополучность – эхо что-то внутреннее, скрытное, непонятное на первый взгляд. Ну, а то, что там пьют, ругаются, скандалят, – это уже следствие, хотя, возможно,. следствие решающее. . Вот наша семья... Отец мой не пил, с матерью они не ругались. Было у них в жизни одно большое горе – в тринадцать лет погиб мой старший брат, попал под машину, – и все-таки что-то между ними было не так, а что – не могу понять даже сейчас. Когда я родился, меня назвали именем брата, мать вкладывала в мое воспитание всю душу, это я сейчас очень хорошо понимаю, и все же, когда мне было лет пять или чуть меньше, отец вдруг ушел от нас. Ушел насовсем, навсегда, и не к другой женщине, нет, а просто так и до сих пор живет один – в однокомнатной квартире, которую получил от стройки: он всю жизнь работает прорабом. А мы, как видите, остались вот в этой комнатенке – мать, я и моя старшая сестра, которая, правда, вышла недавно замуж и живет теперь с мужем-военным в другом городе. Мать у меня фронтовичка, всю войну была санитаркой, три раза получала тяжелые ранения и контузии, защищала Ленинград, награждена разными боевыми медалями, а я, олух, долго все это не мог осознать. Казалось бы, я должен был быть у нее хорошим, а я чем старше становился, тем все больше наглел и хулиганил, грубил матери...

Вот кого мне не хватало больше всего на свете, так это отца; Рядом со мной, пока я был маленький, должен был находиться сильный, волевой, мужественный человек – мужчина, с которого бы я мог брать пример, который бы был моей опорой и защитой, который бы научил меня презирать трусость, слабодушие, заискивание перед сильными сверстниками. И не для того, чтобы я был каким-нибудь особенным, нет, а просто чтобы рос нормальным парнем, без комплексов, как сейчас говорят. Но отец бросил нас, бросил меня, и в том, что я стал хулиганом, я вижу прежде всего его «заслугу». Потому что, как это ни покажется странным, но среди хулиганов всего каких-нибудь пятьдесять процентов ребят сильных, с твердым характером, а остальные все либо «шестерки», либо просто бесхарактерные.

Лично я был из таких вот бесхребетных, которым сам бог велел подчиняться сильным, исполнять волю других.

Но слабовольный-то я был слабовольный, а воображением меня природа не обделила. Может, это даже закон такой: если ты сильный – ты командуешь и подавляешь, а если слабый, то только воображаешь да тысячу раз прокручиваешь в уме, как ты даешь, например, сдачу или расправляешься с несправедливостью. И вот это воображение тоже, по-моему, сыграло со мной злую шутку – мечтал я, мечтал о том, чтобы стать сильным, ловким да выносливым, и вдруг в моей жизни, классе так во втором, происходит одно событие, которое и повернуло мою судьбу в другую сторону.

Дело было так.

Мать, собирая меня в школу, всегда совала мне в портфель какую-нибудь еду – хлеб с колбасой или с сыром, ну, и бывали, конечно, случаи, когда ребята постарше отбирали у нас, малолеток, бутерброды: подойдет к тебе дылда, даст хороший щелбан, залезет лапой в портфель – и будь здоров. И попробуй пожалуйся – хуже только будет. Однажды, когда трое «гавриков» отобрали у меня сверток, за меня вдруг заступился Женька Полковников. Не знаю даже почему: может, враждовал с кем-нибудь из этих троих. «А ну, верни пацаненку завтрак», – говорит. «А тебе-то какое дело, Полковник?» – спрашивает один из тех. «Полковник» в то время учился в четвертом классе, хотя было ему уже лет 14 (он несколько раз оставался на второй год), дрался налево и направо, вообще был смелый и сильный, никого не боялся; рассказывали, он мог во время урока встать и уйти, и никто ничего с ним поделать не мог. В общем, слава у него уже была среди нас кое-какая. Так вот, достает он из кармана цепочку, на конце – гайка, говорит еще раз: «Ну?! Отдадите жратву?!» Те пихнули мне бутерброды – и бежать. «А ты чего губы развесил? Раззява...» И пошел от меня, ничего больше не добавив.

Вот с тех пор и. разыгралось мое воображение... То представляю, как я сам тех троих уделываю, то мне. видится, что Полковник – лучший мой друг ина пару мы с ним колошматим всех Моих бывших обидчиков, то еще какую-нибудь катавасию нарисую перед собой. А кончилось это тем, что стал я за ним по пятам ходить, угождать начал, подхалимничать. Мало того что он был намного сильней и смелей меня, так он еще был гораздо старше и ничего ему от меня не нужно было. Ну, подай то, принеси это – так, мелочи... Но постепенно он привык, что я за ним как тень, и сделались мы вроде «друзьями». Меня никто больше не трогал, не обижал, да и сам я вдруг стал понахальней, посмелей, даже мать начала удивляться: «Серега, что это с тобой происходит-то? Нука, посмотри в таза мне...» – это когда я вдруг огрызнусь.

Ну, а когда я перешел в четвертый класс, мы уже были неразлей-друзья. О нас так и говорили: «Вон идут Полковник с Фомкой, сейчас дело будет...» Тогда-то я не понимал, а теперь вижу: все, что было во мне темного и дрянного, поползло наружу – сам слабак и трус, а лезу драться, угрожаю, хамлю. Учителя, например, диву давались, глядя на меня: был пай-мальчик, тише воды, ниже травы – и на тебе... Мать тоже в толк не могла взять, никакие слова и уговоры не доходили до меня, а что до сестры – так она вовсе перестала для меня что-нибудь значить, скажет мне слово – я ее так отбрею, у нее глаза на лоб лезут.. Я, конечно, в драках немного поднатаскался, окреп. Ведь как бывало – -Полковник поймает кого-нибудь, говорит мне: «Бей!» – а сам рядом стоит. Я бью, а сдачи мне боятся дать. Пацаны, малышня ещё, и бил я не так, чтобы кровь там да синяки, но ожесточался уже по-настоящему... Вот так я «воспитывался» постепенно...

Великая это сила – уверенность. Сначала я был уверен в Полковнике, а позже стал уверенным в себе. Как ни странно, но я постепенно переделал себя и свой характер, и все это в конце концов для того, чтобы впоследствии осознать всю низость и жестокость ху-лиганства, его разрушающую душу сущность.

Первый раз я попробовал вино где-то в классе пятом. Для чего? А просто так. Пришли мы с Полковником к нему домой, а на кухне у них стоит бутылка вина. «Пробовал когда-нибудь?» – кивнул на бутылку Полковник. Хотел я соврать, да Полковнику не соврешь: нет, говорю, не пробовал. Налил он себе и мне – и хлоп стаканчик, даже не поморщился. Я тоже вроде с удалью хотел, глотка два сделал, закашлялся, на глазах слезы, а Полковник смеется: «Эх, раззява...» Он вообще-то мало меня щадил, называл и обзывал как хотел – я все сносил. А куда денешься? Кумир все-таки...

Ну, пошли мы на улицу. Два глотка я выпил, а все равно чувствую – не то что-то со мной. Полковник останавливает двух девчонок: «Эй, косички, дай за бантики подергать!» Девчонки переглянулись, прыснули – и в разные стороны. Я даже удивился: Полковник-то какой добрый... Позже я понял: он, когда немного выпьет, как-то мягче становится, а когда чуть больше – тут все, давай задирать кого-нибудь, ругаться, ну, и драки, конечно...

Вот я подумал сейчас: как начали мы выпивать, так и драки наши стали поожесточенней, посерьезней. Когда я в шестом классе учился, Полковник уже совсем здоровым парнем был... Прибавьте его безрассудство, смелость, наглость, опыт драк, дружков разных. Так что мы когда приходили, к примеру, на танцплощадку – к тому времени мы и туда повадились заглядывать, – нас узнавали издалека: дорогу уступали, с девчонками знакомили, вина выпить предлагали. Полковник еще чем интересный был: понравится ему девчонка, идет ее провожать, а назавтра, когда приходит на танцплощадку снова, будто и не замечает эту девчонку. Она и так и сяк – ну, не всякая, конечно, – а он все равно ноль внимания: сегодня он уже с другой уходит. Вот так со всеми он обходился. И верите – многие по нему потом сохли. Но главное: раз он каждый день новых девчонок заводит, значит, обижает многих парней – предыдущих или будущих ухажеров. И только ударит оркестр повеселей музыку играть – мы за ограду танцплощадки выяснять с кем-нибудь отношения. Полковник на танцах всегда дрался жестоко, репутацию поддерживал, как мы говорили, – мифы вокруг себя «рисовал». Вот так мы и жили: я учился в шестом классе, «шестерил» вокруг своего дружка, Полковник после восьмого учебу забросил, пили, дрались, на танцплощадке пропадали. Я-то, конечно, еще не танцевал, но вертелся там всюду – тоже был свой человек, попробуй меня только кто тронь... Надо еще вот что сказать: многие ребята, кто туда редко ходит, – народ трусоватый: придут разок, их поколотят хорошенько, назавтра их туда уже не заманишь. А вот чтоб объединиться, дать нам бой – куда там. Хулиганы-то ведь держатся друг за друга, иначе им хана.

А потом вдруг Полковнику все это надоело. Надоело – как отрезало. Появилась у него новая страсть – мотоциклы. Он и раньше к моторам разным был неравнодушен, я тоже, признаться, скорость люблю, так мы однажды и порешили: а чего бы нам не покататься? Ребята мы лихие, мотоциклов повсюду – пруд пруди, так что дело только за хорошей накатанной дорогой. Выбрали мы один сарайчик, там «Восход» новенький стоял, пришли как-то под вечер, сорвали замок – и вот мы рядом с заветным транспортом. Завели машину, сели – и вперед галопом. Ну, и выпивши, конечно, были, так что катили с ветерком. Мчимся по шоссе, фара горит, ветер свищет, кровь в жилах кипит... Накатались мы всласть, нашли парк один заброшенный и там припрятали «мотор». Потом сообразили, что лучше новый мотоцикл где-нибудь «позаимствовать», чем на этом кататься, – этот уже ищут, поймают еще.

В общем, дело это нам очень даже понравилось. Полковник, тот гонять умел, ну, и меня научил. Тоже вот деталь для заметочки: хулиган-то я хулиган, а машиной управлять когда научился? А вот когда мотоциклами промышлять стали. У нас страсть появилась, забота, наслаждение – на мотоциклах гонять. Скорость – это штука великая, от всего лечит. Другое дело, конечно, не с того боку мы к этой скорости пришли...

Но что интересно – мы так ни разу и не попались с мотоциклами. Или везло нам, или еще что, но вот как говорю, так и было.

А попались мы совсем на другом. На «хобби», так сказать. Но до этого вот что случилось – свалился я с четверто-то этажа. Осень была, я уже в восьмом классе учился, и вот вспомнил – дурак дураком – детскую игру «прятки». Рядом с нами новый дом строили, этажей так шесть уже отгрохали, и мы давай в этом доме в «прятки» играть. И главное – малышня одна была, ну, и я с ними затесался. А дело было под вечер. Спрятался я на балконе четвертого этажа, там ящики стояли, думаю – тут уж меня не найдут. А балкон-то недостроен еще был – ни перилец, ни ограждений. И так случилось – «галевой» меня первым заметил. Ну, рванул я. из-за ящиков, чтоб до столба добежать раньше «галевого», «застукаться», да и поскользнулся... Неудачно как-то запнулся о ящик, и меня отбросило в сторону, с балкона. Надо вам сказать – падение свое я хорошо запомнил: падаю, долго падаю... И падаю на кирпичи внизу, а не на какую-нибудь там травку или песочек. Но уж так подфартило: одной ногой я на горку кирпичей упал – эту ногу и сломал, а вторая вскользь прошла – так что ей ничего. Ну и головой тоже прилично приложился – что-то там хрустнуло, хряснуло, но, как говорится, дурную голову бог бережет. Короче, когда матери моей сказали, что я с четвертого этажа... Вы же помните – у меня брат погиб.

В общем, что было с матерью, вы сами можете представить. Говорить мне об этом не хочется – мать у меня хорошая, но я столько ей разных хлопот и бед доставил в жизни, что лучше об этом и не вспоминать.

Об этом случае я рассказал вот для чего. Друг-то мой, Полковник, за которого я жизнь был готов отдать, думаете, хоть раз ко мне в больницу пришел? В том-то и дело – ни разу. А уж глуп я был настолько, что даже тогда ничего не понял. Не идет и не идет – мало ли что, думаю.. А провалялся в больнице я месяца два. Вот ребята из класса, помню, приходили. Они меня все перевоспитывали, в комсомол даже хотели принять, чтоб я личную ответственность почувствовал... Классная руководительница тоже приходила, хорошо помню. Все вздыхала. А мне как-то даже весело было лежать перевязанным да перебинтованным. Мрачнел я только, когда мать приходила: она без слез на меня глядеть не могла, все платком глаза вытирает и причитает... А так – нет, не скажу, что мне плохо было. Воображение-то мое и тут заиграло: пиратом себя чувствовал, отчаянным индейцем, ну, в крайнем случае пострадавшим в какой-нибудь серьезной передряге. Эх, мне бы книжки сочинять, а я всю свою молодость черт знает в каких катавасиях провел...

Вышел я из больницы, меня все жалеют, а мы с Полковником новыми делами занялись. Мотоциклы теперь не поугоняешь – нога-то моя еще в гипсе, так что мы на медленные скорости перешли. Вот тут-то мы однажды и попались в первый раз...

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Братство

Анатолий Корниенко, первый секретарь ЦК ЛКСМ Украины

Путешествие

Рассказ