Начальник Эльбруса

Несмотря на то, что зимовка влечет за собой тяжесть одиночества, холод, лишенья, Виктор дал согласие зимовать второй раз на Эльбрусе, уже на высоте 4250 м.

«Начальник Эльбруса» - прозвали его в шутку.

В конце августа начались приготовления к зимовке.

Рабочие, пришедшие строить станцию, три дня почти не могли работать: привыкали к разреженному воздуху.

В сентябре был выстроен домик 8,5 х 6,5, из 9 комнат, с радиорубкой. Он рассчитан на силу ветра в 70 м в секунду.

Много мытарств пришлось претерпеть со снабжением: с доставкой топлива и продуктов.

Кроме Виктора зимовали еще двое: радист Саша Горбачев и наблюдатель А. Гусев.

Жизнь зимовщика сурова и трудна.

Мучительны долгое одиночество, холод.

Природа шутит с человеком, преподносит неожиданные сюрпризы.

Однажды все ушли вниз за продуктами. Вернулись и обнаружили, что дверь зимовки не открывается. Зимовка оказалась доверху набитой снегом.

Отмороженные уши, руки, ноги - не редкость.

Ведь работать приходится в самой пасти дышащего стужей Эльбруса. Ветры часто грозят унести маленький домик зимовки вместе со смельчаками - метеорологами.

Хижина дрожит от холодных вздохов Эльбруса, ветер сбивает с ног, ледяные иголки впиваются в кожу, разреженный воздух застревает в горле.

Вот как сам Корзун описывает свой рабочий, будничный день. 21 февраля.

Барометр быстро падает. Ветер усиливается. Коридорчик замело снегом. Чтобы досидеть до часу ночи, времени наблюдений, я запер свою каюту. Зажег две лампы. В печке не горели дрова. Влез в спальный мешок. В таком положении я занимался физикой и писал, согревая руки над лампой.

22 февраля.

К часу ночи буран достиг такой силы, что дрожала вся хижина. Я попробовал выйти, но на расстоянии одного метра ничего не было видно. Боясь заблудиться и замерзнуть, я разбудил Горбачева, и мы, связавшись веревками, пошли к метеорологическим будкам. На наше счастье мы по пали в относительное затишье, и мне удалось снять наблюдения. Ветер доходил до 50 м в секунду. В комнате было 20° мороза, а снаружи - 27°. Отогревая руки у лампы, легли спать. Проснулся я в девять часов. От страшных ударов бури хижина содрогалась, на стенках покачивались картины. Вся каюткомпания была занесена снегом.

В каюте Горбачева горел примус, над ним сидел Гусев с опухшим надбровьем (отморозил) и весь дрожа отогревал ноги и оттирал отмороженные концы пальцев на руках. Это - после снятия наблюдений. В комнате 27°. Коридорчик, кладовая и мастерская забиты снегом. Остановились от холода все часы, кроме тех, которые я держал на груди. Барометр продолжал падать. Давление вместо 736,0 мм достигло 710,5 мм.

Очистив каюткомпанию от снега, я пытался разжечь печку, но все попытки сделать это не привели ни к чему. Трубу унесло, и весь дым забивало в комнату. Тогда в каюте Горбачева зажгли все лампы и примус. Греясь около них, мы просидели весь день.