Это чудовищно!

Пытаюсь представить себе такого рода просителя в эпоху Пушкина. Не могу. В эпоху Некрасова. Не могу. В эпоху Блока. Не могу.

Почему же стало возможным сейчас такое просить, о таком писать? Что случилось?

Поэзия в сознании некоторых наших молодых современников перешла из области призвания в сферу чуть ли не должностную. Из сферы бескорыстного служения и душевной ответственности в область, якобы сулящую материальные блага и «красивую жизнь».

Приходит рукопись начинающего автора. Стихи слабые, в них владычествует унылый шаблон. Поэт еще не виден. И неясно, будет ли увиден. Но автор оформил свою рукопись должным образом: на титульном листе внизу проставлено издательство («Молодая гвардия») и год издания (1986). В письме задан вопрос: а может быть, передадите (в случае неудачи) в «Московский рабочий»? Мотив? Автор работает на одном из предприятий Московской области.

Такой утилитарный подход к своим попыткам, начинаниям, пробам настораживает и огорчает. Такая преувеличенная оценка своих сочинений отпугивает. Не хочу возводить напраслину на всех начинающих. Но и не имею права замалчивать тенденции, которые — час от часу — все более ощутимы.

Один остроумный человек писал не без горечи: начинающему поэту нужен Троянский конь, а не Пегас.

Печально, что молодые силы расходуются не по назначению. Вместо серьезной и длительной работы над собой, над раскрытием своего дарования (если оно есть), над словом человек истощает себя в погоне за «местом». А ведь места-то в литературе не нумерованные, не загодя заготовленные. Место в литературе у настоящего поэта свое особое, устанавливаемое его произведениями. Он ничье место не занимает, и никто другой не может занять его.

Как бы мы ни любили Михаила Светлова, усаживать его на место предшественников нет смысла. У него своя собственная делянка на Парнасе. Ушел Михаил Светлов, и никто не может занять его места.

В этой незаменимости и неповторимости поэта вижу модель незаменимости и неповторимости каждого человека.

Итак, меня отпугивает деляческий подход к своей литературной судьбе с первых же шагов, с первых же попыток.

Большим злом считаю леность ума и вялость рабочих мышц начинающего литератора. Подчас иждивенческий подход к работе.

Не так давно один моложавый автор принес мне свою рукопись.

— Здесь три тысячи сто двадцать семь строк, — сообщил он. Подсчитал. Не поленился.

— Буду читать, — говорю ему. — А пока суд да дело, не покажете ли мне хотя бы одну, две, ну, десять строк, которые меня сразу заинтересовали бы? Лучшие, что ли, ваши строки, заповедные.

— Сами увидите. Не знаю, с моей стороны, это было бы нескромным — указывать на свои лучшие строки...

Позволительно спросить, что же нужно считать нескромным — принести только десять строк или три тысячи сто двадцать семь? Странное понятие о скромности!

— Значит, — говорю ему, — вы старатель, который не хочет сам промывать песок. Пусть, мол, это делает другой, находит крупицы золота. Так?

Прочитал я эту рукопись. Нашел с десяток строк, говорящих о несомненном даровании автора. Для начинающего, еще не научившегося отделять песок от крупиц золота, а пшеницу от плевел, это допустимо. Он учится на том, как доводить свои строки до уровня наиболее удачных. Но для опытного человека, автора нескольких или многих книг, сие недопустимо. Читатель не станет с опытным поэтом проделывать то, что проделал я с начинающим. Он не станет промывать песок. Ему подавай золото.

Многословие, потоки строк, бездушное версификаторство, инфляция слова, высказывания, не обеспеченные золотом мыслей и переживаний, — род недуга. Здесь дело не только в недостатке мастерства. Причины более глубокие. Безответственность, непонимание значения и силы слова, верхоглядство. И еще: недержание речи — отсутствие самоконтроля и взыскательности критики, недоверие к читательской строгости и честности.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.