Теперь у нас страшное тяготение к интриге, потому что рабочий читатель очень интересуется напряженным развитием действия в романе. Мне вещи без интриги даются труднее, чем с интригой.

Вопрос. Меня интересует техника вашей работы.

Эренбург. Я сам печатаю на машинке. То, что напишу, я затем сильно меняю. Не бывает почти ни одной фразы, наверху которой бы не было надписано рукой. Потом я снова переписываю на машинке второй раз. Я это делаю до тех пор, пока не перехожу к следующей главе. Потом я опять мараю. Затем даю переписать машинистке и после этого еще раз правлю.

Я никогда не держу авторской корректуры. У меня нет привычки править гранки, потому что я жил заграницей и никогда не держал корректуры. Благодаря этому у меня выработалась привычка сдавать рукопись в готовом виде. Пишу я четыре часа в день, не больше. Чаще всего пишу по утрам.

Когда я пишу, я ничем другим заниматься не могу. Когда пишу роман, я с трудом раз в три - четыре недели отвечаю на письма, я неспособен в это время писать газетные статьи, и, когда меня заставляют это делать, чувствую себя скверно. Прервать работу над книгой я не могу, ибо тогда я перестану ее писать.

Вопрос. Бабель рассказывал, что вы любите писать в кафе. Верно ли это?

Эренбург. Я жил в Париже до революции. У меня была нетопленная комната. Во Франции принято писать в кафе. Можно взять стакан кофе и пить весь день. Я стал писать в кафе и втянулся в работу. И когда у меня была уже теплая комната, я почувствовал, что не могу писать в ином месте, чем в кафе.

Но после войны кафе сильно изменились. Они стали более шумными. В кафе начали ходить люди, знающие меня. Они подходили ко мне и заводили разговор. А это мне очень мешало.

К тому же я перестал разбирать свой почерк. Мне приходилось разбирать написанное в этот же день, ибо на следующий я уже ничего не мог понять.

Я решил, что надо писать на машинке, а приносить машинку в кафе неудобно. Тогда, скрепя сердце, я решил писать дома.

Первые две недели было очень трудно. Потом я привык, потому что у меня в комнате страшный шум. Я живу на улице, по которой беспрерывно проезжают грузовики, и в нижнем этаже все трясется. Этот грохот позволяет мне писать, потому что я не слышу того, что делается внизу. Этим грохотом я изолирован от мира. К тому же в Париже не так как в других городах развито «адское изобретение», именуемое телефоном, и я могу писать спокойно. Утром по телефону не звонят и вообще никогда не приходят без предупреждения.

Самое меньшее я пишу в 4 часа 4 страницы на машинке, самое большее - 10 страниц. В моем романе машинных страниц 200 - 220. Больше десяти страниц в день я писать не могу.

Роман я пишу три месяца в год. Надо учесть 2 - 3 месяца, которые перед этим уходят на пот - готовку его. Так что я работаю над романом полгода. Второе полугодие я пишу статьи и очерки.

Раньше я писал еще быстрее, потому что у меня было больше заготовлено материала.

«Хулио Хуренито» я писал 29 дней, работая с утра до вечера.

Другие романы я писал шесть недель, два месяца.

«День второй» я писал около трех месяцев.

Должен сказать, что в какой - то момент работы страшно надоедает писать. Когда начинаешь писать, втягиваешься. Начало кажется трудным. Потом легче. Середина книги очень заинтересовывает. Затем наступает спад и снова интерес, когда видишь конец книги. Приблизительно вторая треть книги представляет собой много скучноватых моментов. Раздражают герои, злишься, что они делают одни и те же вещи.

Вопрос. Как вы отдыхаете?

Эренбург. Я в этот период ничего не читаю, а если и читаю, то такие вещи, которые далеки от того, что пишу. Другими словами, я не читаю романов.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.