Поезд медленно отходит от станции. Теперь мы огибаем Западные Гхаты. Косые полосы дождя закрывают от наших взоров весь пейзаж. Работающие на полях крестьяне пригнулись к земле и натянули на головы сплетенные из сухих листьев зонты. Молодая женщина, спокойно спавшая на плече мужа, проснулась от шума дождя и заговорила о чем - то на незнакомом мне языке. Восточная живость сквозила в ее чертах, а кровь ее, казалось, была согрета индийским солнцем. Эта красавица из Гоа, говорившая по - португальски, обладала поистине удивительным голосом. Необычайное очарование, нежность и красота тембра покорили меня, когда она тихо стала напевать незнакомую мне мелодию.

Не знаю, о чем она пела, но смысл песни был мне понятен. В мелодии португальской песни слышался шум дождя, наполнявший собою всю окрестность. Муж ее улыбнулся, и они принялись смотреть в окно, держа друг друга за руки. Рядом с ними, закутанная в черную шелковую шаль, сидела старуха, по - видимому, свекровь молодой женщины. На шее ее висел серебряный крест, застывшее в неподвижности, измученное, высохшее лицо старухи напоминало лицо мумии. Она была похожа на ту печальную католическую монахиню, душа которой давно охладела и сердце - компас уже не может задрожать от тех электрических волн, которые исходят от сидящей рядом с нею пары. Так оно и должно быть, ибо когда остывает сердце, уходит и жизнь! Эта бедная старуха, похожая на мумию, и в самом деле казалась мертвой.

Женщина из Гоа перестала петь и обратилась к мужу. Подобно журчащей реке, текли слова из ее уст. Ее муж тихо улыбался и все глядел на лицо жены, которое из оливкового становилось розовым. Вот щеки женщины покрылись румянцем, а через несколько минут лицо ее пылало. Сари кораллового цвета в нескольких местах было разорвано, да и сандалии на ней тоже не новые. Углы сумочки, которую она держала в руках, сильно потерты. Все на ней было поношенное, только лицо сияло молодостью и свежестью.

Муж, улыбаясь, указал на что - то в окне. Она подняла глаза. Я тоже взглянул. Там, на склоне горы, пастух и пастушка пасли овец. На коленях у пастушки лежала маленькая овечка, а пастух, опершись на плечо девушки, играл на рожке. Ничего особенного я не заметил в этой давным - давно знакомой, милой сердцу картине. Но вдруг... что это? Отвернувшись от окна и закрыв лицо руками, молодая женщина бросилась на грудь мужу и горько зарыдала... Что случилось? Отчего она плачет? Я с изумлением смотрел то на нее, то на встревоженного мужа, старавшегося успокоить ее. Вдруг старая мумия бросила сердитый взгляд и что - то резко сказала.

Мужчина, казалось, очень опечалился. Женщина продолжала рыдать. Старуха не утешала ее. Она села на свободное место рядом со мной и стала смотреть в окно. От черной шелковой шали исходил странный, незнакомый запах. Я взглянул на нее: худые старческие руки дрожали. Но вскоре она овладела собой. Неподвижная, как статуя, она пристально глядела в окно. Воцарившуюся тишину нарушал лишь плач молодой женщины. Я спросил у старухи:

- Что сказал ей муж? Отчего она так плачет?

Она посмотрела на меня с удивлением:

- Кто тебе сказал, что он ее муж? Он ее брат.

- Брат?! - Я так и остался сидеть с раскрытым ртом.

- Чему тут удивляться? - сказала старуха. - Ее муж в тюрьме.

- В тюрьме?

Старуха кивнула головой:

- Его приговорили к двадцати восьми годам.

- А что он сделал? Убил кого - нибудь?

- Нет.

- Ограбил?

- Нет.

- Так в чем дело? Я не понимаю.

- Чего тут не понимать? Все ясно, да что делать? Он - мой сын, его заключили в тюрьму и через день увезут в Лиссабон. Я его уже никогда не увижу.

- В Лиссабон?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.