Знакомое лицо

Горькие слезы, из глаз!

Делу помеха, основа попортится –

Быть мне в ответе за вас.

Теперь понятно, почему ивановцы оказались первыми студентами в революционных университетах:

Один ответ у трона:

Пороть нагайкой нас.

Нагайкой не убита

Живая мысль у нас.

Уж скоро паразитам

Придет последний час.

Так запели ивановцы после знаменитых стачек 1885 и 1905 годов. И в те именно годы биографии многих «простых» ивановцев становились частью истории русской, ее новой, славной истории. И сейчас она смотрит на нас названиями улиц, фабрик, заводов – Куконковы, Балашов, Варенцова, Бабушкин, Дунаев, Фурманов, Фрунзе. «Пришли наши дни – мы их ждали», – фурмановские слова об октябрьских днях в Иваново-Вознесенске. «Русский Манчестер» стал «красным Ивановом», и вот с той поры пошло копиться для будущих наследников бесценное приданое: опыт свободного труда. Страсть и дерзость творчества соединила вековое искусство тонкопрях и ткачих с грамотностью, сознательностью и ощущением той силы, что, передаваясь от поколения к поколению, становится наконец могуществом. Текстильщики ивановские, как и верилось, соткали «прочную ткань революционного хозяйства».

А после – горячие стахановские пятилетки, рекорды Дуси и Марии Виноградовых, – и – от личного успеха к общему – подхватила «красную нить», прошившую наши 60-е годы, Валя Гаганова, и как бы наращивая ее, «личные пятилетки» ткачих 70-х годов...

И как первый в стране нашей Иваново-Вознесенский Совдеп, как азартный лозунг-клич «Даешь встречный!» – ничто не превратилось здесь в простую историческую хронику, все влилось и вливается в живой опыт новых поколений.

Новое поколение – кто же это? Да хоть те же девчонки с Ивановского камвольного комбината, та же Валя Голубева. ...И какой же город достался им в наследство! С какой родословной! Говорят, в Иванове ситец всех других ярче, девушки всех прочих смелей. На танцах сами ребят наперебой приглашают, а, мол, кто растеряется, той-то парня и не хватит. (Известное дело: бабий город, имеются проблемы, хоть и не так они остры, как несколько лет назад, когда индустрии для мужчин в Иванове почти вовсе не было.) Так ли, нет ли, кому проблема, а тут года не минуло, как пришла Валентина на комбинат, а молва уже повязала ее с молодым поммастера Борисом. Людей на камвольном «большие тыщи», как говорится, а ничего не скрыть: глаз-то много, да и счастье видать издалека. Какие жаркие стали у Вали щеки, какие сияющие глаза... И прическа «повзрослела» – легла наискось, через лоб, тяжелая прядь, оттянул назад голову тяжелый каштановый узел. Не исчезла в походке легкость, но появилась стать. И в любви везет, и в деле спорится... Приглядываются ветеранки к молодухе, составляют одобрительное мнение: дело пойдет, жилка имеется, полет есть. Опыта, конечно, еще маловато, но ведь свой-то опыт-то из времени берется, значит, впереди все; чужой, правда, и сейчас к делу приладить возможно... И не шибко-то пожилые, а уж давно заслуженные камвольщицы-старожилки Евдокия Мусинова и Галина Никитина стали молодуху наставлять. Глядь, и сменила Валентина голубую фирменную косынку на красную – ту, что дают лишь мастерицам самолучшим. И кажется, шире еще плещут на ней крылатые белые лебеди, еще выше поднимаются, уносят Валю...

– На свадьбу-то, Вальк, когда позовешь?

– Ой, девчонки, видно, уж скоро.

– Фамилию-то мужнину возьмешь?

– Настаивает...

Вот и стала – очень скоро – работать на комбинате вся семья Голубевых. Он, да она, да еще малыш с ними: Валя в ожидании. Радость, конечно, но пошел разговор: «Валькина тропа укоротилася, родится малый, не до рекордов... А ведь как будто собирала-ся... Вот она, девоньки, бабья судьба».

А какой же славный родился малыш – с кожей мягче самой пушистой ровницы, с тельцем тугим, как бобинка непочатая. Опять Валя пишет домой письмо: «Щедра все же жизнь, спасибо ей!»