За эшелоном эшелон

Зато между собой было не простое понимание, но преданность, не знавшая пределов.

Алексей Федченко погиб двадцати девяти лет от роду; однокурсник Алексея по Московскому университету Василий Ошанин, открыв грандиозный ледник, дал ему имя погибшего друга. Ледник Федченко знают все, но немногие знают, что это название было данью дружбе.

На руках Ольги Федченко остался восьмимесячный сын. Она обработала обширные материалы мужа; затем самостоятельно провела исследования, начатые рядом с ним, и написала «Флору Памира»; еще она сделала так, что и сын Борис стал одним из крупных исследователей Средней Азии. Это был подвиг верности.

Сам же Ошанин, будучи сформировавшимся, хотя и молодым ученым, насовсем перебрался в Ташкент вскоре после взятия его русскими войсками. Тем самым он открыл для себя возможность находиться вблизи предмета своих исследований и закрыл любую, даже малейшую возможность для научной карьеры. Он служил учителем, что давало ему средства для жизни и возможность путешествовать по краю в каникулярные месяцы.

Сын Ошанина, Лев Васильевич, был одним из тех, кто строил университет. Он тоже стал крупным ученым и основал в Ташкенте оригинальную антропологическую школу.

Таковы были эти люди, люди первого эшелона, что даже собственные дети стремились им подражать, - а дети, как известно, к своим родителям и их занятиям относятся с повышенной критичностью. И уж если говорить о детях, то давайте вспомним заодно научную гвардию Семеновых-Тяньшанских и династию Северцовых.

Основатель династии, Николай Алексеевич, как упомянуто, выехал из Петербурга в свою первую туркестанскую экспедицию на двух бричках, нагруженных доверху. Он совершил семь экспедиций по Средней Азии, несколько раз умирал, не умер и вновь возвращался к работе. Пишут, что был Северцов некрасив, речь имел невнятную, но в отношении к жизни обладал достаточной внятностью.

Как беспощаден Северцов к казакам! «На войне они удалой народ - на разграбление беззащитных аулов... но если есть хоть некоторое основание ожидать сопротивления, то семиреченские гаврилычи, как и сибирские, весьма берегут жизнь от опасности». «Семиреченские гаврилычи» не только трусливы. Они ленивы, распутны, бесхозны, уничтожают леса, разрушают арыки.

Заметим, что эти слова относятся к соплеменникам Северцова - русским, колонизировавшим край. Напротив, о коренных его жителях ученый говорит с участием, уважением. «Обитатели Средней Азии бережливы на дары природы, стараются извлечь большие урожаи с клочков земли, берегут новь для пастбищ, как иссык-кульские киргизы, садят деревья в степи, разводят строевой и дровяной лес, как узбеки».

Объективность этих оценок замечательна не только в сравнении с привычным высокомерием колониальной администрации, с ее презрением к туземцам, но в особенности потому, что лично у Северцова было больше, чем у иного другого, оснований желать зла обитателям края.

Случилось так, что в апреле 1858 года его захватили в плен. Вряд ли следует описывать все мучения, доставшиеся на долю Северцова за месяц плена. И все-таки именно Северцов неоднократно в резкой форме выступает против притеснений местного населения колониальной администрацией, против казачьего разбоя, против уничтожения лесов и неправильного использования систем орошения русскими переселенцами.

Какой же заряд справедливости несли в себе люди русской науки, работавшие в Средней Азии!

Благодаря этому заряду с самого появления русских в Туркестане шовинистической и эксплуататорской политике царизма противостояла практическая деятельность передовой интеллигенции, основанная на идеях справедливости и просвещения. Революция сломала первую силу, дав второй все возможности для быстрого развития. Революция распахала почву, а семена уже были, вот в чем дело.

Еще неделю живу в горах. Тут как раз и майские праздники - попробуй вернуться в Ташкент, когда туристы-альпинисты штурмом берут автобусы.

Но не торчать же в Юсуп-Хане. Принимаю предложение четырех ребят-узбеков идти пешком до Ходжикента. Не отсюда ли начинали свои путешествия Северцов, Федченко, Мушкетов?..

Идем в Ходжикент. Дорога легкая, вещей почти никаких. Ребята переговариваются то по-узбекски, то по-русски - видно, есть темы, для которых один из языков привычней; иногда останавливаются покидать на меткость камушки в какой-нибудь столб; иногда забегают вперед; угощают меня твердыми шариками узбекского сыра, расспрашивают, где работаю, кем. В северцовском, говорю, институте работаю, в Москве. Был такой путешественник, Северцов, не слышали? Слышали. А институт наш носит имя его сына, тоже большого ученого.

Ребята - студенты, все из разных вузов. Перечисляют их.

- Это, наверно, новые вузы?

- Нет, старые.

Вон как! Вузы старые, ребята молодые. Все на своем месте. Собственно, так и было задумано в те весенние дни, когда чрезвычайный комиссар Петр Алексеевич Кобозев руководил торжествами открытия Народного университета.