У времени в плену

Марк Григорьев| опубликовано в номере №1494, август 1989
  • В закладки
  • Вставить в блог

Ленинградский филиал «Русское видео» совместно с английской «Антилоп филмз лимитед» заканчивает съемки художественного фильма «Борис Пастернак». Финансируют производство и прокат «Видеофильм» (СССР) и западные телекомпании «Ай-Ти-Ви» (Англия) и «Вэ-Дэ-Эр» (ФРГ). В плане намеченных ЮНЕСКО культурных акций к столетию Бориса Пастернака, которое будет широко отмечаться во всем мире в январе 1990 года, этот художественный фильм — единственный.

О чем же фильм? Сценарист, он же режиссер, Андрей Некрасов попытался вплести судьбу Пастернака в сюжетную канву романа «Доктор Живаго», совместить нравственные искания литературного героя с теми вопросами бытия, на которые всю жизнь пытался ответить автор романа. Читая сценарий, я убедился, что фильм потребует от зрителя большого напряжения, способности ассоциативного мышления и философского постижения смонтированных эпизодов и сцен. Так что заранее можно сказать: картину вряд ли ожидают кастовость, массовость и легкая экранная судьба. Однако, насколько можно судить по моим продолжительным беседам с Андреем Некрасовым, режиссер ставил перед собой совсем иные цели.

Андрей Некрасов. Искусство создается не творцом, а действительностью. «Будучи запримечена, природа расступается послушным простором повести, а в этом состоянии ее, как сонную, тихо вносят на полотно», — написал Пастернак в «Охранной грамоте». Пастернак да и Юрий Живаго, каким представил его автор, постоянно чувствовали свое существование в историческом пространстве. История для них — это то, что ежесекундно происходит с каждым человеком, а не только мощные и многолюдные повороты событий...

Андрей Некрасов представляет в творческой группе английскую фирму «Антилоп филмз лимитед». Он родился и жил в Ленинграде. В романе Пастернака Юрий Живаго так объяснял друзьям свое состояние: «Нельзя без последствий для здоровья изо дня в день проявлять себя противно тому, что чувствуешь; распинаться перед тем, чего не любишь, радоваться тому, что приносит тебе несчастье».

Сегодня, вспоминая юношеские годы, пришедшиеся на эпоху застоя, Андрей не вычеркивает их из жизни. «Нас спасала поэзия, — говорит он, — в самом широком смысле этого слова. Литература как поэзия, город как поэзия, дружба как поэзия. Иначе все наше поколение рисковало вырасти пошляками и циниками. Но без иллюзий относясь к брежневским «шедеврам» литературы, к звездам, сыпавшимся на его грудь и мундиры подхалимов, мы нашли свою «экологическую нишу» в неисчерпаемых глубинах русской литературы».

Андрей не испытал ни гонений, ни ссылок, хотя о душевном комфорте не могло быть и речи. Его курсовая работа о духовном начале в творчестве кинорежиссера Андрея Тарковского вызвала, мягко говоря, шок в руководящих институтских кругах.

Проучившись год на актерском факультете Ленинградского государственного института театра, музыки и кино, Андрей в 79-м году познакомился с американкой, женился на ней и уехал в Нью-Йорк. По сравнению с другими русскими он легко вписался в чужую жизнь — поступил в Колумбийский университет и даже добился стипендии. Зная язык, находясь в среде ровесников, он не испытывал дискомфорта, но через год-полтора...

Андрей Некрасов. Я почувствовал страшную тоску по Старому Свету. Америка не только материально отличается от нас и Европы, но и духовно. В Штатах культура рассматривается не как нравственная категория, а как вещь, которую можно купить. Это трудно объяснить, хотя я попытался передать свои ощущения в документальной ленте «Русские, как они есть» о судьбе трех эмигрантов в Америке. Короче говоря, я перевелся в филиал Колумбийского университета во' Франции, там же окончил философский факультет и получил степень магистра. Но кино я «заболел» еще в Ленинграде, посмотрев фильм Тарковского «Зеркало». Поэтому, видимо, вполне логично, что я окончил курсы в английском городе Бристоле и стал профессиональным режиссером.

Как пришел к Пастернаку? Я достаточно критично отношусь как к устройству общества в Советском Союзе, так и на Западе. Но никогда не возьму на себя смелость судить безапелляционно, где лучше, а где хуже. Тем более давать советы, поучать. Я был в Швеции, на острове Готланд с Тарковским, когда он снимал «Жертвоприношение». Он очень тосковал по России. Не по черному хлебу, не по водке-селедке, а по русской духовности. На Западе к нему относились с уважением, но не понимали его. Он не подавал вида, но очень страдал. Пастернак никуда не уезжал, но и его состояние было сродни желанию Ивана Карамазова «почтительнейше» возвратить билет на право существования в мире, где к топчущим правду и людей сапогам насильника должно "припадать как к иконе». Мне близка мысль Пастернака и его героя, что жизнь — «непрерывно себя обновляющее, вечно себя перерабатывающее начало»...

Все актеры, занятые в фильме, советские. Это принципиально важно, считает Андрей Некрасов, чтобы не породить очередную клюкву, какой немало произвели западные режиссеры. Причем главные роли доверены совсем еще молодым дебютантам.

В тот день, когда я приехал на «натуру», снимался эпизод ареста Юрия Живаго в Варыкино. Режиссер выбрал для натуры деревню Кобрино под Ленинградом. Есть там изба, украшенная мемориальной доской: «Здесь жила няня Пушкина Арина Родионовна». Около избы толпился народ: актеры, осветители, звукооператоры, рабочие, но отыскать среди них исполнителя роли молодого Пастернака-Живаго (второй актер играет Пастернака-Живаго зрелого возраста) не составило труда. Передо мной стоял вылитый Борис Пастернак, каким он запечатлен на фотографиях начала века — с характерными резкими скулами, обращенным в неведомые глубины взглядом и романтическим изломом губ. Несмотря на столь поразительное сходство, мне не очень верилось, что человек, родившийся после смерти Пастернака, когда имя поэта было не только предано забвению, но и подвергалось публичному поношению, мог близко к сердцу принимать перипетии судьбы художника и его героя. Поэтому первое, о чем я спросил Леонида Майзеля: как он познакомился с творчеством Пастернака?

Леонид Майзель. Роман «Доктор Живаго» я прочитал по ксерокопии еще в девятом классе. До этого знал стихи поэта, слышал о его трудной судьбе. Начав работу над ролью, жалею теперь, что знаю больше. Понимаете, читая стихи или прозу писателя, невольно создаешь свой, зачастую идеальный образ человека. А полное знание разрушает сложившийся стереотип. Но отказываться от юношеских иллюзий рано или поздно приходится. Помните у Пастернака:

Он отказался без противоборства, Как от вещей, полученных взаймы, От всемогущества и чудотворства, И был теперь, как смертные, как мы.

Хотя эти строки относятся к Христу, Пастернак, по-моему, терпеть не мог всемогущества, возможности одних распоряжаться жизнью других людей.

— Мир фильма — это давно ушедшее время. Ты играешь интеллигента дореволюционной формации. Насколько он тебе близок и понятен?

По-моему, жизнь меняется, но в основном внешне. Мы летаем на самолетах, носим другие костюмы, но отношения между людьми строятся на тех же принципах добра, благожелательности, милосердия, любви. Либо — зла, нерасположения, ненависти. Конечно, трудно достоверно передать образ гуманиста, мыслителя и философа, каким нарисован в романе Юрий Живаго. Непросто изображать Бориса Пастернака, не испытав тех трагических потрясений, какие выпали на долю замечательного поэта. Но я стремлюсь и, мне кажется, с каждым днем съемок чему-то учусь у своих героев...

Давно уже стало расхожим выражение: «Невероятно! Как в романе!» — в тех случаях, когда уж очень необычные обстоятельства сводят людей в одном месте или события, разделенные временем и пространством, оказывают- ся самым тесным образом взаимосвязанными. В романе «Доктор Живаго» такие случайности и совпадения происходят на каждой странице. Маленький Юрий случайно оказывается в номерах, где Амалия Карловна пыталась покончить жизнь самоубийством. Там он впервые встречается с Ларой, своей будущей любовью и музой. Через несколько лет, проезжая по Камергерскому переулку, Живаго обращает внимание на окно, освещенное свечой (отсюда рефрен, появившийся потом в стихах: «Свеча горела на столе, свеча горела»). За окном Лара и Паша Антипов, как бы сказали сегодня, выясняют отношения. А в самом конце жизни Юрий Живаго поселится в этой бывшей Пашиной комнате, здесь же будет стоять гроб с его телом, и случайно оказавшаяся в Москве Лара придет в этот дом, гонимая давними воспоминаниями, и попадет на горькую тризну по любимому человеку.

Это лишь несколько примеров такого рода случайностей, которые Пастернак выстраивает с упрямой закономерностью. Можно отнести это на счет авторской прихоти, а можно увидеть философскую концепцию, сконцентрированную в строчке: «Но продуман распорядок действий...»

А вот случайность сегодняшнего дня. Режиссер, приехавший из Англии снимать фильм «Борис Пастернак», ищет в Ленинграде актрису на роль Лары (согласно сценарию, в эпизодах из реальной жизни писателя она должна играть и роль Ольги Ивинской). Из множества претенденток на роль утверждается девятнадцатилетняя Дарья Худякова, студентка 3-го_ курса Ленинградского государственного института театра, музыки и кино. И оказывается, что фамилия Даши по материнской линии Веденяпина. Вам это ни о чем не говорит? Тогда напомню: на первой же странице романа появляется дядя Юрия Живаго — Николай Николаевич Веденяпин, расстриженный по собственному прошению священник, который оказал решающее влияние на формирование философских и эстетических взглядов своего романного племянника. А дальше выясняется, что романный дядя оказывается личностью реальной, прадядей Дарьи Худяковой-Веденяпиной. И впрямь «продуман распорядок действий...».

Я нашел Дашу Худякову около домика няни Пушкина Арины Родионовны. Глядя на прекрасное, одухотворенное лицо Даши, понимаю, что передо мной тот самый пастернаковский образ путеводного огня, та самая красота, которая спасет мир.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

«Пинк Флойд»

"Сможем ли мы когда-нибудь подойти к уровню «Пинк Флойда» — это под большим вопросом"