Ответ был кратким:

— Меньше будут видеть — больше будут бояться.

Однажды Баранский получил письмо красноармейца: член коллегии РКИ перед тем, как подписать протокол об изъятии ценностей, прибрал к рукам золотой портсигар. Сотрудник, о котором шла речь в письме, был равен Баранскому по положению. Николай Николаевич сам дать ход бумаге не мог. Пошел к наркому. Сталин внимательно прочитал письмо, спросил:

— Что вы думаете по этому поводу?

— Были уже сигналы, что этот товарищ нечист на руку.

— Так, так... — задумчиво протянул Сталин, сосредоточенно набивая трубку в ящике письменного стола — была у него такая привычка.

Наступила долгая пауза.

— А как вы полагаете, Иосиф Виссарионович? — прервал молчание Баранский.

— А я полагаю так: пусть этот человек полежит пока здесь, — сказал Сталин, направляясь к сейфу.

От этой устной резолюции, от того, как Сталин педантично положил письмо в сейф, заметно потянуло охранкой, будущими досье, чистками, арестами. В ту минуту Баранский дал себе слово — без служебной необходимости ни о ком не рассказывать Сталину. Никогда. Тогда же он принял твердое решение навсегда уйти в науку и уже через несколько лет стал профессором МГУ, основателем советской школы экономической географии.

Сталин часто шутил, еще чаще забавлялся. Об одной из любимых забав отца рассказывала в своих воспоминаниях его дочь Светлана.

Стоило кому-нибудь, кроме хозяина, появиться летом на ближней даче в белом костюме, как ему тут же незаметно подкладывали под чехол кресла самый сочный помидор. Гость конфузился, а Сталин весело смеялся. Соратники по обыкновению смеялись вместе с вождем.

Была у него еще и такая «летняя» забава. После обильной «многоярусной» трапезы в легком подпитии хозяин и гости выходили прогуляться, шли к пруду и кого-нибудь, обычно Поскребышева, кидали в мелководье. Сидя в плетеном кресле, генсек довольно пыхтел трубкой и, пересиливая смех, подзадоривал Александра Николаевича тут же расправиться с обидчиками.

Юмор у Сталина был особым. Игра кошки с мышкой. Хищника с жертвой. Большинство его шуток были «натянуты на одну колодку». Все они были замешены на пренебрежении к людям, на сиюминутном страхе перед ним, на актерских паузах, продлевающих этот страх, на многочисленных досье, хранившихся в его цепкой памяти.

В годы «холодной войны» иметь родственников за границей, особенно в Америке, было «отягчающим обстоятельством». С композиторами Даниилом и Дмитрием Покрассами, авторами популярного «Марша Первой конной», Сталин был знаком еще с девятнадцатого года. Знал он также, что старший из братьев, Самуил, эмигрировал в США и пишет там музыку к голливудским фильмам.

Однажды Сталин пригласил Дмитрия Покрасса на просмотр американского фильма «Три мушкетера». Получив приглашение, Покрасс еще дома начал волноваться: музыку к «Трем мушкетерам» написал Самуил. В Кремль он поехал, но фильма от страха почти не видел... Когда зажегся свет, Сталин отыскал глазами композитора, долго смотрел на него немигающим взглядом, потом подошел к нему:

— Что, трепещешь?.. Не трепещи — музыка хорошая...

Эта «шутка», как рассказывал мне сам Покрасс, обернулась для него тяжелым нервным расстройством.

Кинорежиссер Михаил Чиаурели бывал у Сталина то в гостях, то по делу: в его фильмах «Клятва», «Незабываемый девятнадцатый», «Падение Берлина» вождь был главным героем. Незадолго до смерти Сталин неожиданно прислал Чиаурели машину, а когда тот приехал, предложил ему сыграть в шахматы. Партнеры сделали всего несколько ходов, и вдруг Сталин, держа на весу фигуру, посмотрел на Чиаурели долгим немигающим взглядом:

— А не собираешься ли ты, Михаил Эдищерович, меня убить?..

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.