— История не знала и такой революции, как наша, — не утерпел Сталин. — Теперь народ — хозяин, а народу отказывать нельзя. Просили нас сормовские рабочие, и мы переименовали Нижний Новгород в Горький. А ведь Алексей Максимович жив, — тут Сталин сделал легкое движение в сторону хозяина дома, — и, дай бог, еще долго проживет.

— Так о вас писатели пишут на один манер... — не унимался молодой ученый.

— А это уже не ко мне, это к Алексею Максимовичу, он у нас над писателями шефствует, — заключил Сталин и посмотрел на хозяина дома, будто о чем-то давнишнем напоминал.

Когда Горький был еще на Капри, ему из Госиздата послали материалы для книги о вожде и даже выплатили аванс. Горький от написания книги уклонялся, уговаривал на нее Барбюса.

Он и Шухмину позировал, и Меркурова привечал, и Горького обхаживал, надеясь, что те, кому удался образ Ленина, в нем увидят второго Ильича. Но Ильича в нем не видели ни партия, ни соратники. В конце двадцатых, пропустив вперед культики Ворошилова и Буденного, он все еще ждал, когда «по желанию народа» его наконец-то восславят как великого вождя, политического колосса. И уже в тридцатые им самим просчитанный автопортрет «горного орла» неустанно тиражировался по всем городам и весям, отовсюду внушал страх перед ним, страхом цементируя любовь к нему, веру в него, надежду на него.

Евгений Вучетич был до войны главным скульптором Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, а значит, прежде всего отвечал за монументы Сталина. Без фигуры вождя не мыслились ни одна выставочная площадь, ни один павильон, ни одна аллея. Надо же было Вучетичу однажды выставить из своего кабинета директоров двух павильонов, обиженных на то, что их обошли при распределении монументов. Через несколько дней Вучетичу позвонил начальник секретариата Сталина Поскребышев: «Наделал ты дел, художник. Готовься. Хозяин вызывает».

Принимая Вучетича, Сталин был строг и холоден:

— Расскажите, как украшаете выставку. Вучетич, достав из портфеля план-карту, словно гид, вел Сталина по ВСХВ, останавливаясь у всех монументов.

— Почему так много Сталина? — спросил генсек, по обычаю говоря о себе в третьем лице.

Вучетич было замялся, но тут же нашелся:

— Таково общее желание, товарищ Сталин.

— А может быть, страх? Может быть, кто-то боится — не запасется он вовремя статуей товарища Сталина, а товарищ Сталин возьмет и не поверит в его преданность?..

Вучетич молчал.

— Вот вы говорите — «общее желание». А почему в таком случае отказали двум товарищам в их просьбе? Не поверили в их искренность? Жалуются тут отдельные товарищи.

— Товарищ Сталин, а эти «отдельные товарищи» указали свои должности?

— Нет. А кто же они, товарищ Вучетич, если это, конечно, не секрет?

— Директора павильонов «Собаководство» и «Свиноводство».

Сталин взял лежавшее перед ним письмо, долго его рассматривал, потом, уже выйдя из-за стола, протянул руку скульптору:

— Спасибо, товарищ Вучетич, я никогда вам не забуду этой дружеской услуги... Спасибо.

В тридцать лет Гуно восклицал: «Гуно!» В сорок — «Гуно и Гете!» В пятьдесят — «Гете и Гуно!» В шестьдесят — «Гете!»

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.