Своя чужая боль

Эльга Лындина| опубликовано в номере №1418, июнь 1986
  • В закладки
  • Вставить в блог

Ташков не стремится акцентировать перемены в состоянии Аркадия внешне, какими-то резкими штрихами, манерой держаться, способом общения с разными людьми — близкими и далекими ему. Но этот нервный, раздражающе суетливый, раздерганный мальчик вдруг начинает иначе вглядываться в тех, с кем его свела судьба. Уходит его эгоистическая уверенность в собственной правоте. Он не стал мягче, теплее, нет... Только в голосе уже нет прежней жестокости — намеренной, ему совсем не присущей. Живая боль прорывается в объяснении с матерью, с отцом короткими сполохами. Страдание других обжигает его. Эту способность актера Ташкова — передать чувства человека, способного принять чужую боль как собственную, — хорошо знал режиссер Ташков, и видел в такой способности подлинное нравственное и творческое обеспечение роли Аркадия Долгорукого.

...Шесть вечеров телезрители приходили на встречу с героями телесериала «Подросток». Шесть вечеров перед ними разворачивались судьбы людей, раздираемых горчайшими и тяжелейшими противоречиями. И судьбы эти, особенно Аркадия Долгорукова. в чем-то пересекались с болевыми точками современности, с нашими нынешними духовными исканиями. Власть денег, сила денег, унизительная и по-своему могучая эта сила, — проблема, которое и сегодня заняты людские умы, которой так часто поверяется сила духа и самоценность человека, его нравственность и гуманность.

Через два года после съемок в «Подростке» Андрей Ташков сыграл князя Мышкина в инсценировке романа «Идиот» на сцене Центрального Академического театра Советской Армии. После работы в «Подростке» Андрей ни разу не появился на экране. Он продолжал отказываться от проходных сценариев и незначительных ролей.

Вероятно, впервые на нашей памяти роль Мышкина была сыграна актером — ровесником двадцатишестилетнего героя Достоевского. Эта молодость, подлинная молодость Мышкина, оказывается чрезвычайно важным моментом в том, каким предстает он в спектакле, поставленном Юрием Ереминым. Андрей Ташков выходит на сцену с драгоценным чувством ранее прожитой его героем жизни. Первыми фразами произнесенными неожиданно твердо, с силой, с глубочайшим осознанием происходящего, опрокидываются прежние, привычные представления зрителей о герое романа, о Мышкине, живущем в некоем идеальном мире, с наивным ужасом отстраняющемся от реалий. Ломая каноны, Ташков поначалу настораживает: кажется, слишком много в нем жизненной силы, слишком прочно он стоит на земле... Но по мере развития действия все более четко, настойчиво проступает мысль актера о гибели ясного духом и чистого человека в мире зла и жестоких житейских расчетов. исполненном тайного и явного недоброжелательства ко всем и ко всему.

Искренность всегда жила в героях Андрея Ташкова. В спектакле «Идиот» эта искренность пронзительна окрашена болью. Он говорит людям о том, что они есть в действительности, обращаясь к истокам их поступков и сострадая их слабости.

Мышкин подолгу очень пристально вглядывается в каждое лицо. В его взгляде — проницательное желание угадать и понять сокровенную сущность того, с кем сейчас он делит свою мысль и чувство, — иначе общаться с людьми князь Мышкин не умеет. Однако взгляд Мышкина постепенно теряет свою силу, словно скорбь гасит в нем всякую надежду на то, что «красота спасет мир». Спасти мир Мышкину не дано, напротив, его участие, его вмешательство в чужие жизни не приносит счастья и еще более разрушает их. А вместе с тем трагически прогрессирует и душевная болезнь героя. Актер поначалу слабо, осторожными и нечастыми штрихами прочерчивает эту сторону жизни Мышкина. Однако параллельно тому, как органически не способен князь вписаться в контекст окружающих его реалий, приняв для себя уродливые нравственные нормы общества, Ташков ненавязчиво усиливает нарастание душевного смятения и ужаса, которые все больше овладевают его героем. Пластически это выражено в нарастающей внутренней и внешней расслабленности, движения становятся плохо координированными, словно потерян тот стержень, что помогал Мышкину устоять и не позволял угадать в нем больного. Тихая, вялость, заторможенность, растерянные жесты — таким он приходит к финалу, к объяснению с Евгением Радомским, когда, цепляясь за ограду парка, Мышкин будто теряет почву под ногами. Он мечется из стороны в сторону, отворачивается от собеседника, настойчиво повторяя одну и ту же просьбу о встрече с Аглаей, и, собственно, уже не слышит ответных слов, полностью погружаясь в глубины угасающего рассудка. А потом он окончательно затихнет у тела зарезанной Настасьи Филипповны, не удивляясь, не протестуя, — такова трагическая неизбежность его пути. Он казнен самой жизнью.

Ташков сыграл князя Мышкина страстно, смело, резко, выдержав испытание Достоевским, которое требует от художника не только тончайшего профессионализма, но и глубоко им осознанной нравственной, этической позиции.

В спектакле «Идиот», как и в романе, Аглая увлеченно читает пушкинское стихотворение о бедном рыцаре, проецируя его на князя Мышкина. О рыцаре, страстно отстаивающем свою высокую идею, идею-страсть, которая ввергает его в острые конфликты и события, наносит тяжелые душевные раны, разрешаясь в драматическом действии, в «пробе», как выражался Достоевский. Такая идея-страсть не иссякает в героях Андрея Ташкова, оттого так похожи они на героев старых сказок, тех русских Иванушек, что вызывали на поединок саму судьбу, ничем не поступаясь и ни в чем не отступая, оберегая вековечное стремление человека к гармонии, к свету.

Что ж, в настоящей сказке Ташкову еще ни разу не довелось сыграть. Но так ли это важно, если он с присущей ему волей и упорством всякий раз утверждает исконные духовные ценности, которыми и жива душа человека, творя таким образом свою сказку...

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

В стороне от беды

Рейд «Смены» по детским больницам Ярославля показал, что комсомольские организации остаются безучастными к судьбе детей-сирот

Лад костромской

Отечество