— Я Ганна, — начала она. — Ганна... чи, як вси мене клычуть, титка Ганна, с Ольшан.

Как только старушка сказала «Ольшан», Михась вспомнил: года два назад, когда в маленькой деревеньке Ольшаны проводили они собрание бедняков, наделённых землёй, старушка эта одной из первых заговорила о «коммунии». Так она называла колхоз.

— Ось я и пришла, — тяжело вздохнув, продолжала она и зачем-то движением руки поманила к себе Михася; Михась приблизился. — Я насчёт дочки пришла...

Михась вспомнил теперь её дочь—рослую, чернокудрую Марийку, совсем недавно, нынешней весною, принятую в комсомол. Марийка стала звеньевой. Большие обязательства взяло на себя её звено. Шутка ли: собрать с каждого гектара по 700 центнеров свёклы! Марийка — девушка энергичная, честная. Все верили, что она своё слово сдержит.

«Что могло случиться с такой девушкой?» — думал Михась.

— Нехай громада знав, — взволнованно произнесла старушка. — Дочка моя, Марийка, — шкидныця... Буряки портит. Поминала давно: ще колы силе какую-то на грядки насыпали... А утром-то ныне вывела своих дивчат у поле, де буряки растут. Яки ж буряки! На диво! И що ж вы думалы? Давай дёргать!

— Дёргать? — невольно повторил Михась.

— Дёргать, дёргать, сынку! Буряки вон яки, а они их вырывают, та и сносят у кучи... Ну добро б продёргивали, то треба, сама знаю, а они же всё поле оголяют!... Оставляют то там, то тут, на аршине пару, от силы три. может, четыре... А остальные, як чертополох, с поля вон!

Старуха передохнула.

— Ты, говорю, дочка, таки-сака, що робишь? С ума сошла? А она, що ж вы бы думалы? Смеёться у очи, прямо при всих. «Тоби, говорит, маме, поучиться надо...» Говорит, что будто ей агроном посоветовал... Да какой же этот такой агроном, колы вин это самое сказал?! Да я краше всих их знаю: сама пятьдесят лет сажала... А тут... Мне-то учиться!... «Погоди, думаю, я тебя выучу!...» И на тебе есть управа!... Пошла в сельраду. Прихожу. Сидит этот наш Мирон. Так и так, говорю. Пришёл он на поле, посмотрел, остановился напротив меня, ось, як вы теперь, и говорит: «Хоть ты и активистка, титка Ганна, конечно, активистка, тилько не банишь, що новое, а що старое».

Тётушка Ганна замолкла. Опять посмотрела в глаза Михасю, надеясь в них найти сочувствие, поддержку. Но в глазах его она уловила улыбку и нерешительно сказала:

— Ось я и пришла до вас...

— Завтра мы этот вопрос разрешим, — стараясь не обидеть старушку, ответил Михась. — Поедем к вам в Ольшаны и на месте разрешим... А теперь поздно... Пойдёмте, я вас устрою на ночь...

«На ночь?! Он устроит меня на ночь?!» — встрепенулась старушка, поднимаясь со стула.

— А ты знаешь, что у меня «бурёнка» не доена, овец некому на баз согнать... ее-чорить собрать старику,— сказала она.

— Да... но...— хотел что-то возразить Михась, но в это самое время старинные, в большом дубовом футляре часы, висевшие в углу комнаты, зашумели, заскрипели и принялись бить. Они пробили полночь-

Лето прошло незаметно. Наступила пора уборки. К Михасю приехали гости из Киева — посмотреть на знаменитую свек-ловодку Марийку из Ольшан. Михась повёз гостей в Ольшаны. Заехали вначале на поле. Потом гости захотели увидеть тётушку Ганну.

Она была на огороде. Старушка сидела на небольшой кучке свёклы, сложенной со всех гряд. Кривым ножом она аккуратно обрезала ботву у маленького, щупленького, величиной с кулак, корнеплода.

Тётушка Ганна, увидя столько гостей, заволновалась.

— Вам, наверное, Марийку... — спросила она, поднимаясь. — Так она на поле... Я вас могу провести.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.