9 марта 1984 года Юрию Гагарину исполнилось бы 50 лет. Исполнилось бы... Взрыв, громыхнувший 27 марта 1968 года возле деревни Новоселово Киржачского района Владимирской области, там, где упал учебно-тренировочный «МИГ», горьким эхом отозвался в сердцах миллионов людей в разных уголках планеты Земля. Той самой нашей планеты, которую за 1 час 48 минут облетел он в незабываемый день 12 апреля 1961 года. Той самой, о которой удивительно просто и проникновенно сказал, заканчивая свой послеполетный доклад на заседании государственной комиссии: «Маленькая Земля наша, беречь ее надо!»
Юрий Гагарин... Человек, о котором столько написано, рассказано. И все же сколь интересны и дороги для нас каждая деталь, каждая подробность, касающиеся удивительной личности космонавта № 1.
Летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза, лауреат Государственной премии СССР, премии Ленинского комсомола Виталий Севастьянов отвечает на вопросы «Смены».
– Виталий Иванович, если бы попытаться определить несколькими словами параметры, что ли, гагаринской натуры, как вам кажется, с чего следовало бы начать? Что вернее передает суть характера этого человека, формулу его жизни?
– Самое первое, я сказал бы, это доброта. Он был человеком бесконечно щедрой души. Может быть, это очень субъективный подход. Как-то, выступая по телевидению и отвечая на вопрос: «Что вы больше всего цените в людях?», я ответил: «Доброту». Доброта – это корень, это то, что не придумать, не сыграть, не изобразить. Как воспитать доброту? Она или есть в человеке, или ее нет. И вряд ли появится когда-либо. Доброта – такое свойство человеческое, которое все действия, все поступки, все решения как-то по-особому высвечивает. Так было у Гагарина.
Доброта...
И второе, о чем я подумал: он был умелец. Есть такая характеристика: умелец. Она разные оттенки может приобретать в зависимости от смысла, который в это слово вкладывают. Возможно, оно покажется простоватым, это выражение. А передает оно, мне представляется, вот что: умелец – это человек, который быстро схватывает все, не боясь, берется за все и всегда достигает успеха. Это какая-то счастливая одаренность. Это не просто отличный мастер в силу того, что обрел опыт. Умелец – это глубже. Вот Гагарин за что угодно мог взяться и блестяще справиться. Алексей Леонов, по-моему, очень точно сказал: если бы Гагарин не стал космонавтом, он бы стал прекрасным пахарем, или металлургом, или строителем, или кем угодно, но он все равно бы проявился. И проявился бы высшими качествами в любой профессии, которую избрал. Это действительно так. Что бы он ни делал, за что бы ни брался, он всегда действовал с легкостью, с азартом, с юмором, с простотой.
– То есть не некая натужная исполнительность, когда человек сам себя заставляет что-то делать, а труд естественный и радостный, как песня?
– Вот именно. Много вокруг, к сожалению, неумельцев. Могут стать умельцами, если будут долго и упорно работать. А у него был этот природный дар. Талантлив он был в труде необычайно. Он мог избрать любое направление и довольно быстро в этом направлении преуспеть. Вот ему поэтому было и интересно, и легко, и весело овладевать новой, совершенно необычной техникой, готовиться к выполнению задания, которое прежде не выполнял ни один человек. И это отмечалось во время всех испытаний, проб, тренировок.
В понятие «умелец» входят, конечно, такие черты, как любознательность, восприимчивость, аналитичность ума, стремление докопаться до основ, до смысла, понять, постичь. Это все очень важно в работе с космической техникой: не просто выучить инструкцию о действиях, а разобраться в том, что составляет фундамент этих действий, а потом уже на этом фундаменте строить этажи знаний. Осмысленность действий, а не заученность их – обязательное условие успешной работы в той профессии, рождение которой связано с именем Гагарина: в профессии космонавта.
Гагаринская одаренность... Помню, и Сергей Павлович Королев говорил о ней. Он как-то заметил, что Гагарин, если он посвятит себя науке, станет, несомненно, одним из крупных ученых нашего времени.
Уже после гагаринского полета я довольно часто бывал в Звездном городке, читал лекции отряду второго набора три раза в неделю – по механике космического полета и конструкции «Востока». И много раз, возвращаясь в Москву, ехал с Юрой. Он сам меня находил, спрашивал: «Ты когда заканчиваешь?» – «Во столько-то», – говорю. «Подходит, – отвечает он. – Поедем вместе?». И пока мы около часа едем в Москву, идет «ликбез», как он это шутливо называл. Он мне задавал массу вопросов по новой технике, над которой шла работа, по конструктивным решениям каких-то систем. Поэтому он меня и искал, как я понимаю. Он хотел использовать даже этот час, чтобы приобрести дополнительные знания. У нас было очень много таких поездок, лекции продолжались с полгода, и он впитывал все, как губка. Ритм жизни у него в ту пору был безумно насыщенный, но он стремился к знаниям настойчиво, постоянно. Времени у него, конечно, маловато было, особенно в первые месяцы после полета. Большая общественная работа занимала и отвлекала – ведь с Гагариным хотели встретиться и академики, и студенты, и коллективы заводов, и воины Советской Армии, и из-за рубежа приглашения шли лавиной. Конечно, ему приходилось очень часто выступать. Я бывал на многих его выступлениях и просто поражался, с какой находчивостью, непринужденностью, откровенностью находил он общий язык с любой аудиторией.
Вскоре после полета Гагарин поступил в Высшую военно-воздушную академию имени Н. Е. Жуковского. И с отличием окончил ее. Преподаватели академии до сих пор вспоминают, с какой поразительной целеустремленностью он занимался и как все буквально на лету схватывал. Он сделал дипломную работу, о которой ученый совет академии отозвался как о почти готовой кандидатской диссертации.
– Юрий Гагарин – космонавт № 1... Первый землянин, получивший «командировку» в космос... Что это – судьба? Стечение обстоятельств? Логика развития незаурядной, яркой личности? Или все вместе взятое?
– Гагарин, наверное, наиболее яркий пример взаимодействия всех этих факторов, потому что результат-то уникальный, неповторимый. Судьба, везение? Но, вероятно, если так повезло, то нужно было для этого много, бесконечно много сделать самому. Логика развития личности? Несомненно. Это заложено в воспитании, в подходе к жизни, ко всей «пирамиде ценностей».
– Тенденция к постановке «сверхзадачи» и к ее решению?
– Да. Я считаю, что его характер, его черты человеческие должны были привести его, ну, скажем так, к тропе испытаний. Поэтому он, получив – и притом весьма непросто – первоначальное образование трудовое (я имею в виду ремесленное училище после школы), еще даже не закончив специального образования, уже сделал первый шаг к этой тропе испытаний – поступил в аэроклуб. Второй шаг – поступление в военное училище. Притом он сделал этот шаг, когда авиация совершала новый качественный скачок – переходила от винтовых самолетов к реактивным. В аэроклубе он еще учился на винтовых «Як-18», а потом пересел на реактивные самолеты, которые тогда только-только входили в авиационные будни. И тут же новые шаги испытаний: реактивная авиация начала работать в условиях Крайнего Севера. И он стал летчиком на Севере. Опять трудный путь. Ну, а дальше... Молодые летчики услышали, что отбирают лучших из лучших, чтобы летать на будущей новой технике. На какой, никто тогда, конечно, из летчиков толком не знал, но понимали, что так или иначе это как-то связано с авиацией. Потом уже, после отбора в частях, попав в Москву, те, кто был зачислен в кандидаты, начали понимать, что речь идет об иной технике, ракетной. И лишь позднее поняли, что цель подготовки, цель работы – космос. Гагарин не боялся испытаний, искал их – и оказался в конце концов в числе первых двадцати, которые были отобраны.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Наш корреспондент Сергей Михайлов встретился с народной артисткой СССР Алисой Фрейндлих и записал ее размышления о музыке на сцене и киноэкране