- Ступай!

Перо скрипит под тяжестью недовольства, скрипит перо, крепко, до белизны ногтей зажатое в пальцах:

«Прошение Павла Энгельгардта о пожаловании ему диплома и герба и причислении к роду родителя...»

Перо, как фатум. Перо - вершитель истории и судеб человечества. Разве не так? Вот подпишет предводитель дворянства или Сенат это прошение, и он сразу же ощутит свою полноценность. А сколько времени утекло, сколько бумаги израсходовано, сколько ожиданий в канцеляриях...

Я раб, хотя и независим. Вот и давеча повстречавшийся мне князь Васильчиков сделал вид, что незнаком со мною. Моя свобода в руках негодяя, бросившего мне походя: «Вы, обладатель стольких душ, свою не успокоите формальностью. Ваш девиз - терпение». Слишком долго я терпел. Терпеливо терпел. Я не свободен ни в выборе, ни в слове, ни в поступках. Они даже вызова моего не примут и возвратят мне перчатку, осыпанную пеплом. Ну что там еще?

Дворецкий топчется в дверях. Ноги уж не те - будто ватные, да и голос отслужил свое - дребезжит:

- Там господин Венецианов ожидают вас.

- Все еще? - Ротмистр весьма раздражен тем, что помешали его размышлениям. Отодвигает бумаги и сам набивает трубку. - Проси...

Дым тянется вверх, расстилается под потолком, где два купидончика нацелили свои стрелы прямо в темя художника, который вот уже минут двадцать, больше (косарь на французских часах во второй раз отбил полчаса) распространяется об образовании, о гуманизме, о правах человека, о филантропии.

Ротмистр делает последнюю затяжку, ощущая во рту горечь от табака. Надо будет сменить трубку.

- Да вы прямо и не обинуясь скажите, чего вы с вашим Брюлловым от меня хотите. Кстати, он как - то позволил себе упрекать меня в моем же доме. Ну - с?

- Как, разве вы не поняли? - удивился Венецианов.

- Решительно...

- Тогда я позволю себе еще раз повторить прошение «Общества поощрения художников».

- Короче, будьте любезны.

- Просьбу об освобождении художника Шевченко, об отпускной для него.

- Давно бы так и сказали, а то филантропия! Какая тут филантропия? Деньги, и больше ничего! - Ротмистр весьма выразительно глянул на художника, словно бы подозревая его в намерении совершить кражу. Интонация его изменилась, теперь она напоминала убеждающую венециановскую: - Вы только что изволили говорить мне о его таланте. И было бы нелепо, если бы я в связи с этим не выдвинул своих требований. Шевченко не ремесленник, он рисовальщик первой руки, его работам отдавалось предпочтение перед рисунками известных живописцев - декораторов. Я имею в виду академика Медичи. Вы понимаете, что я дорожу таким человеком, как Шевченко. Недавно я узнал, что для всех орнаментов и арабесок, украшающих плафон Большого театра, делал рисунки мой Шевченко. Архитектор Какас поощрительно отозвался о его работе. И мне льстит, что мой крепостной разделывает золотом и лазурью аванзала и арку императорской ложи. Так что... сами понимаете, это такой же мой капитал, как вот... - Его вялая рука коснулась крышки золотых часов. - Однако время бежит. Прошу прощения, у меня еще визит.

- Сколько вы хотите? - растерянно спросил Венецианов.

- Вы спрашиваете о моей цене?.. 2500 рублей. Согласны?

Крышка золотых часов как бы отозвалась на голос, и мелодичный звук заполнил комнату.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.