Сестра

Евгения Аграновская| опубликовано в номере №1445, август 1987
  • В закладки
  • Вставить в блог

Так называли раненые Аллу Грязнову в афганском госпитале

Она вспомнила, как недавно вычитала в одной газетной заметке: «Линии связи, газопроводы, железные, шоссейные, асфальтовые дороги — все приходит в мир жарких пространств и миражей. В зоне пустынь сегодня трудятся геологи и газовики, чабаны и дорожники. Люди забирают у пустыни метр за метром: под фундамент дома, под асфальт автотрассы, под корни дерева. И огромные песчаные пространства наполняются ревом моторов, голосами, телефонными звонками, детским смехом...»

Как не похожа была «газетная» пустыня на настоящую, ту, что пришлось увидеть наяву!..

Над широкой пыльной долиной висит белое, расплывающееся по бледному небу солнце. Стоит жара, не поддающаяся описанию. При такой погоде нельзя сказать, жарко ли тебе: переходишь в какое-то непонятное состояние, когда тело твое живет как бы по инерции... Здесь нередко ртуть на градуснике дотягивает до 60, а бывает, и переваливает за невероятную эту отметку. И в тени нет спасения.

Спасаясь от немыслимой жары, они с девчонками укутывались с ног до головы в мокрые простыни и старались хотя бы в часы отдыха не выходить из дома, которым им служил барак (модуль, как его тут называют).

Но вдруг кто-то замечал: вертолеты. И тогда все, высунувшись в окна и затаив дыхание, ждали: сядут сразу или сделают еще пару кругов. Эти круги означали: на борту раненые...

Пять минут на сборы — и бегом в госпиталь. Там хоть и работает дежурная бригада, однако помощь в такой ситуации лишней не бывает.

«Дорогие мои! Очень соскучилась. Как там дома? Каждую ночь всех вас вижу во сне. У меня все в порядке. Мама, ты смотри не плачь и не волнуйся. Устроилась я прекрасно. Климат хороший — тепло и сухо. Домик, где мы с девчонками живем, довольно уютный. Да и работы не слишком много: дежурим по сменам, а в свободное время — загораем. Здесь ведь лето почти круглый год...»

Это письмо домой она сочиняла ночью, в госпитале. Трудные, жаркие были дни. И она, Алла Грязнова, фельдшер-лаборант, не отрываясь от микроскопа, считала, считала крохотные точечки-квадратики: лейкоциты, эритроциты, тромбоциты, формулу крови. Ведь без клинической диагностики не проводится ни одна операция, не назначается курс лечения.

У лаборантов есть норма: сорок минут работы на микроскопе — десять отдыха. Шесть часов в день — предел. Ей приходилось сидеть за микроскопом чуть ли не сутками. А потом, вместо того чтобы идти отсыпаться, подменять

медсестру или санитарку. Что поделать, людей в госпитале не хватало. Про Аллу знали: она безотказна и руки у нее чуткие и добрые. Начальник госпиталя Станислав Алексеевич Елизаров, блестящий хирург и малоразговорчивый человек, в трудных случаях обращался к ней лично и не по форме: «Аллочка, подсобишь?»

Еще не так давно Алла Грязнова, симпатичная, современная девчонка, тоже твердила себе, что пора бы с понедельника начать жизнь сначала. Потому что было Алле семнадцать лет и хотелось чего-то необыкновенного. Любила помечтать и, уплывая куда-то вместе со своими фантазиями, видела себя то капитаном дальнего плавания, то великой трагической актрисой, то знаменитым хирургом... Стоп! А ведь это, пожалуй, здорово! Сосредоточенный взгляд, белая маска, белый халат, бахилы, озабоченная медсестричка вытирает пот со лба — так показывали по телевизору. А она бросает отрывисто: «Зажим. Тампон. Шить». Резко стаскивает перчатки, швыряет их в сторону. Бросает на ходу: «Будет жить!»

Словом, ей казалось: выбор сделан. Сразу после школьных выпускных экзаменов отнесла документы в медицинский. Когда же не нашла себя в списке поступивших, расстроилась ужасно. Бродила до ночи по улицам, домой идти не хотелось. Но дома, как ни странно, к ее неудаче отнеслись спокойно.

В тот день на семейном совете было решено: начинать Алла должна с медицинского училища. И с работы в больнице. Санитаркой. Тем же летом она поступила в училище и перешагнула больничный порог уже полноправным сотрудником. Вскоре впервые попала в хирургическое отделение, в операционный блок. Романтично? Чего лукавить, было такое настроение. Но вся эта романтика — до первой крови. А первая кровь, первый разрез, который хирург сделал на твоих глазах, в твоем присутствии, — это и первое действительно серьезное твое решение: сможешь ли, не отступишь?

Так случилось и у Аллы. Фантазии поблекли, стали казаться детскими и забавными. Теперь она задумывалась о другом. Кто он, больной? Ведь это только в статистических отчетах пациент перевоплощается в абстрактную единицу с нулями впереди — крохотную долю процента. А для медика он всякий раз живой человек. Чья-то мать, чья-то дочь, чей-то сын, муж, любимый. И этот человек мучается, жизнь его висит на волоске, и есть на свете работа, смысл которой — снять мучения, удержать, спасти жизнь.

Именно тогда, в больнице, она вдруг поняла: это ее дело.

А окончив училище, очутилась Алла в... Институте красоты. Многие девчонки-однокурсницы завидовали: повезло так повезло! О подобном распределении можно только мечтать. Но внутренне Алла маялась. Ее раздражали красивость интерьеров и праздничность обстановки. Она не выносила холеных дамочек, ежедневно подруливавших на собственных автомобилях, с их разговорами о массажах и питательных масках. Даже страсти вокруг разных косметических дефектов — длины носа или величины ушей — тоже казались ей надуманными в сравнении с теми страданиями, которые довелось увидеть в больнице.

Впрочем, может, далеко не во всем была права Алла. Ведь это естественно, если здоровый человек начинает думать о «красе ногтей», о внешности. Да она и не осуждала. Но чем дальше, тем острее чувствовала: ее место не здесь. И Алла пришла в военкомат. Ей предложили: «Афганистан». Она согласилась.

О своем решении дома сообщила не сразу. Боялась маминых слез. Мама очень радовалась за дочку в последнее время: успешно окончила училище, работает не где-нибудь — в Институте красоты. Через годик можно и в институт.

Известие приняли молча. Через минуту мама, опомнившись, всплеснула руками: «Аллочка, там же стреляют!» И снова выручил отец. Ему, кадровому военному летчику, выдержка не изменила и на сей раз.

«Молодец», — сказал он.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Рассказ о молодом художнике

Который успел постареть, прежде чем добился первой выставки