Пушкин и Лермонтов

Совсем иное у Лермонтова: лермонтовский человек - бунтарь, несогласный с историческими законами и не верящий в них; лермонтовский герой - сильная, исключительная личность - злодей, но созданный не природой, а обществом и потому выступающий против него в роли мстителя. Если он погибает, то именно как герои, ни в чем не раскаиваясь и ничего не прощая.

Пушкинский Алеко, развенчанный, растерянный и униженный, находит себе новый приют в поэзии Лермонтова как родоначальник его героев: Арбенина, Демона, Печорина.

Это отношение к истории и к обществу, эта страстная сосредоточенность на проблеме сильной личности, на проблеме «воли для себя» характерны для Лермонтова как для человека тридцатых годов - эпохи крайнего разочарования и безнадежности, охвативших русское передовое дворянство после разгрома декабристов. Пушкин еще успел захватить александровскую эпоху - эпоху всяческих общественных чаяний и надежд, но и он пал, в конце концов, жертвой «николаевщины».

Младшие его современники вступили в жизнь уже после 1825 года - в самую глухую пору.

Именно поэтому исторические темы и жанры редко удавались Лермонтову, сколько раз он ни пытался браться за них. «Последний сын вольности» - не историческая, а политическая поэма, с совершение условным и баснословным историческим колоритом; характерно, что в эту поэму вплетен любовный сюжет, трактованный в духе тех же юношеских кавказских поэм. Лучшее из исторических произведений Лермонтова - «Песня про царя Ивана Васильевича» - тоже условно историческая песня, основанная на фольклоре «боярин Орша», переделанный из прежней «Исповеди», превращается в «Мцыри». Русский быт XVI века (эпоха Ивана Грозного) заменяется здесь современным Лермонтову Кавказом и т. д. Самая эта изменчивость и подвижность времени и места действия показывают, что в основе замыслов Лермонтова были отвлеченные идеи и отвлеченные личности - носители общих идей и настроений, а историческая обстановка играла второстепенную, условную, декоративную роль. «Полтаву» или «Медного всадника» нельзя себе представить вне описанных в них конкретными чертами эпох, а в поэмах Лермонтова это вполне возможно.

Характерна в этом смысле повесть «Вадим». Лермонтов писал ее в то же время, когда Пушкин писал «Дубровского» и «Капитанскую дочку». Злободневная тогда тема «новой пугачевщины», которой боялись помещики, подсказала обоим писателям сюжеты для исторических романов. Пушкин не закончил «Дубровского», потому что авантюрная линия сюжета стала брать верх над общественно - исторической. Вместо «Дубровского» была написана «Капитанская дочка».

«Вадим» Лермонтова остался незаконченным по другой причине. Отвлеченно романтический сюжет, в центре которого оказалась демоническая фигура горбуна Вадима (нечто вроде Квазимодо из «Собора Парижской богоматери» Гюго), оказался лишенным исторической конкретности. Черты мстителя - злодея, подготовленные юношескими поэмами, собраны здесь как в фокусе, а тема «пугачевщины» отошла на задний план.

Так определилась существенная, принципиальная, знаменательная в историческом смысле разница между поэтической системой Пушкина и юного Лермонтова.

В 1836 году Лермонтов начал писать роман «Княгиня Литовская». Герой этого романа назван Печориным. Совершенно несомненно, что фамилия эта возникла по аналогия с Онегиным. В рукописи романа имеется характерная описка: вместо настоящего имени Печорина, Григорий, написано сначала имя Евгений. Образ Евгения Онегина, очевидно, участвовал в создании фигуры Печорина. Но роман был прерван: вместо него Лермонтов начал писать «Героя нашего времени» - с тем же Печориным в центре.

Каковы же литературные отношения между этими двумя героями: Онегиным и Печориным? И каково же принципиальное отношение всего лермонтовского романа к роману Пушкина? Простое ли это продолжение, сделанное последователем и послушным учеником, или нечто иное?

Изумителен резкий переход от того прозаического стиля, в котором написан «Вадим», к тому, в котором написан «Герой нашего времени». Эти вещи кажутся произведениями разных писателей, принадлежащих я разным литературным школам, а ведь между ними очень небольшой хронологический промежуток - всего года полтора или два. Лермонтов явно пережил за это время эволюцию, которую сам очень точно сформулировал в стихотворении 1841 года (когда эволюция эта окончательно определилась и стала ясной самому Лермонтову):

Любил и я - в былые годы,

В невинности души моей,

И бури шумные природы,

И бури тайные страстей.

Но красоты их безобразной

Я скоро таинство постиг,

И мне наскучил их несвязный

И оглушающий язык.

«Несвязный и оглушающий язык» - это язык юношеских поэм, драм и повести «Вадим». В те годы Лермонтов лихорадочно бросался от жанра к жанру, захватывая и лирику, и поэму, и драму, и роман, точно стараясь не отставать от Пушкина, двигавшегося с потрясающей быстротой от одного завоевания к другому.