Холили того ишачка, ласкали, баловали дай бог каждому! А работы у него было немного: в маленьком городском дворике возил игрушечную коляску и в ней — мальчишек. Мальчишки подрастали медленно, а ишачок быстро и скоро вырос в здорового ишака. Вырос и стал вопить по-ишачьи, переполошил весь околоток, всю улицу. В городе в те годы была тишина, кутаисцы к ишачьим серенадам непривычны, даже хозяевам эти сиплые вопли пришлись не очень-то по душе...

Долго мальчишки не могли расстаться со своим любимцем. Законопатили хлев, в котором тот жил, завесили окно дерюгой в три слоя, но ишак и в темноте знал свое дело...

«Папочка, он больше не будет», «Клянусь, больше не будет», «Я дам ему сахару, чтоб не кричал». Укоры, ласки, уговоры, поощрения — все тщетно. Ишак мог запеть в самую неожиданную и неподходящую минуту — даже с мешком овса на морде. Что оставалось делать? О том, чтобы продать ишака или просто выгнать, не могло быть и речи. Мальчишки отвели его в нашу деревню, к дяде, с тем чтобы с субботы на воскресенье ездить в гости и играть со своим любимцем, хорошо ухоженным и упитанным — ведь луговая трава лучше городских кормов.

В тогдашнем учебнике «Родной речи» был такой рисунок: верхом на ишаке сидел босоногий мальчик и на вытянутой вперед палке держал пучок травы. Мы все понимали, что, не сумев стронуть с места упрямую скотину, всадник прибегнул к хитрости, и удивлялись его сообразительности.

Никто из нас никогда не бывал ни в Картли, ни в Кахетии, ни даже в Верхней Имеретии. Так что все наше знакомство с ишаком ограничивалось рисунком из учебника.

А тут — вот он!.. На нашем лугу, перед нашими глазами!.. Средь бела дня, при ясном солнце... И это нам не привиделось, не померещилось... То ли с неба слетел, то ли из земли вырос — ведь тогда мы не знали, как было дело. Вот он, вот, живой, настоящий, голубовато-белый, дымчатый, прекрасный, о каком мы не мечтали, — топает себе копытцами.

Не думаю, чтобы кто-нибудь из моих сверстников помыслил бы тогда о таком подарке, испытал бы подобную радость!

Вот он!.. Вот здесь!.. Стоит на краю оврага и виден от колючей изгороди ясно, четко, и не какой-нибудь, а голубовато-белый, цвета облачка... Прямо и не знаю: и цветом хорош, и ноги хороши, и голова, и хвост, но особенно уши! Ах, какие прелестные уши! Ничего лучше мы в жизни не видели. Теперь-то видим, но ведь и виденному надо еще поверить!

Вот я стою и из-под навеса для сушки кирпича смотрю на него. Солнце, правда, яркое, утреннее, и воздух такой прозрачный, что виден не только из края в край весь луг; пожалуй, можно было бы увидеть на облаках того бабушкиного бога, который и для нас выкроил время и сотворил такое чудо... Но вдруг при приближении оно исчезнет! Нет, днем, при свете солнца такого не бывает. Видения возникают ночью, безлунной ночью да и при луне тоже; когда ищешь в лесу потерянную скотину, чего не привидится... Ну, положим, я фантазер, положим, мне и на небе мерещились скакуны и крылатые кони, но мой брат! Но остальные мои соседи и товарищи!

— Бичоца, ведь это ишак, верно? — Бичоца постарше нас и поопытнее, с него спрос больше.

— Индико, вымахал верста, так уж присмотрись повнимательнее!

— Буду, Шотаца, Витали, смотрите, братцы!

— Резо, Залико! Порам, прохиндей чертов!

— Кукуриа, что это там стоит на пригорке и прядет такими ушами, свихнуться можно!

— Девочки, ну чего вы жметесь в такую жару друг к дружке. Гляньте! Вы ведь тоже видите? Только честно...

Иорам все-таки самый решительный и смелый из нас. Не раздумывая, пошел к пригорку. Все, кроме девочек, вскочили и за ним, но...

— Погодите! И-а, и-а, погоди! Резо, ты-то куда? Того же ума! Если мы все налетим разом, вдруг спугнем. Вдруг он исчезнет, улетит...

— Улетит? Птичка он, что ли? — удивляется Иорам.

— И-а, и-а! Да тише вы! Убежит же!

— Куда денется? Дальше этого луга не убежит! — Не останавливается Иорам: этот и черта сумеет поймать, ишаку от такого не улететь.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.