На орбитах комсомольских дорог

- И даже отдыхать на Волгу не ездите?..

- Мой любимый край - Сихотэ-Алинь... Вертолет в горы забросит, а там бат выдолблю и по речкам спускаюсь. По Хунгари, по Анюю...

- Ух ты, барин. Ты пешком ходи, - подзадоривает его Питерский.

- Это здесь пешком, а там на лодочке. У Бакулина плечи покатые, как у грузчика, голос негромкий, а движения незаметные.

- Он меня часто подзаводит, - смеется Питерский. - У нас тогда настоящие сражения бывают. Но с ним надо осторожно. Главное, в руки не попасть: не вырвешься. Медведь.... Сейчас это все далеко-далеко от меня. Как говорится, за морями, за долами. В последний день ко мне зашел Питерский.

- Есть машина, подбросит до трассы, а там автобус до Комсомольска. А там «ЛИ-2» до Хабаровска, а там - «ТУ-114» до Москвы. И только в ушах все звучит песня, которую пели там, в Перевальном: «Каюр погоняет собак, как тысячу лет назад...» - Послушай, - говорит Питерский. - Я ведь кончал геологоразведочный, лучше наших песен не бывает. Он напевает: «За мной прилетит самолет, за ним прибежит олень...» А если за ними прилетит самолет, то только чтобы забросить куда-нибудь подальше...

- Почему вы стали геологом?

- А хотелось работать где-нибудь подальше. Вот сдадим в 69-м месторождение, и уеду на Сихотэ-Алинь, что ли, - говорит Бакулин, - там тоже олово, и все только начинается...

- Меня оставляли в Москве в аспирантуре (это Питерский), я подумал: не работал ведь еще практически, да и тема неинтересная. Пришел и попросил: «Шураните меня куда-нибудь подальше...» Тогда Питерский разбудил нас в 6 утра. Поехали. Лошади идут по тропе, по которой в последний раз кто-то прошел два с половиной года назад. Тайга, стланик, завалы... Когда-то я брал интервью у знаменитого жокея Николая Насибова, но, увы, это мне не помогает. И когда кобыла вдруг ни с того ни с сего начинает скакать, я мгновенно оказываюсь у нее на ушах... А впереди невозмутимо покачивается в седле Питерский с ружьем за плечами.

- Смотри, рябчик, а это бурундучок... А это белка-летяга! Наконец привал, бесшумный ледяной ключ, красные скуластые брусничинки. Из елового корья Питерский мгновенно смастерил постели. Мой черный зверь спокойно пощипывает траву, а я думаю, что все же есть в жизни счастье, и слушаю Питерского:

- Знаешь, если бы не было геологии, стал бы археологом. В деревню приедешь, к матери на родину, в Ярославскую область, пойдешь на старую мельницу... А лес глухой-глухой. Там когда-то городок был, его татары сожгли. Чувство возникает такое... Смотришь, ров вроде бы и не ров. Я даже ковырялся немного там. Вообще-то этого без разрешения делать нельзя... Я Шлимана и Шамполиона взахлеб читаю. Сейчас все это перепуталось, смешалось, и, когда я закрою глаза, предо мной сразу возникают сопки, уступами карабкающиеся вверх, обветренное лицо Питерского. В восемь утра Питерский в конторе. Буровые, штольня, транспорт, мастерские - вот его хозяйство. Питерского считают одним из талантливейших специалистов-буровиков. Но сам он никогда не употребляет таких слов, как «талант», «интуиция». «Главное - характер», - говорит он. И этому веришь. Он невысок, но очень силен физически. Как-никак гимнаст первого разряда. Говорит медленно, негромко, чуть наклоняя вперед голову.

- Я родом из Мурманска. Отец-капитан второго ранга. Во время войны служил на Северном флоте, командовал подводной лодкой. Двенадцать транспортов отправил на дно. В детстве все мечтают стать моряками, и я тоже закатывал страшные скандалы. Но отец это дело пресек и сказал: «Иди в геологию, я сам мечтал об этом всю жизнь, да вот не получилось». Есть популярная геологическая песня, в которой поется: «А я еду, а я еду за туманом, за мечтами и за запахом тайги...» А вот Питерский, Бакулин приехали сюда не за туманами. Они приехали за настоящей работой.

- Здесь у нас глубины до 800 метров, - рассказывает Питерский, - разрезы плотные, невыдержанные по геологическому характеру, ну и скважины гуляют... Интересно. Здесь дело. А в работе человек всегда себя найдет и на место встанет. Я здесь определился. Чувствую себя увереннее. Да и для семейной жизни это лучше. Моя жена тоже геолог. Много работы - значит, спорить некогда. Одна любовь. Если частица творчества есть, на душе совсем другое. Искривления вот меня трогали... Здесь я хочу пояснить, что значит эти самые искривления. Рудное тело имеет в Перевальном почти вертикальное падение. Бурение наклонное. Питерский и его товарищи впервые применили в здешних условиях новые виды бурения. Суть в том, что с помощью специального приспособления - съемного клина - можно менять угол искривления скважины. Отбурили ствол, пересекли рудное тело в нужной точке, а затем устанавливают клин и идут в другую точку, но уже не с нуля, а, скажем, с трехсот метров. Экономия - эти самые триста метров проходки. Бурение, да еще с клиньями, - дело сложное. Как бурить - шарошками, с дробью, когда применять левое вращение, когда переходить на алмазное бурение... И еще десятки крупных и мелких хитростей. И потому дома у главного инженера день и ночь звонит телефон...... А внизу, у подножия сопок, заросли малины, ягоды небольшие, теплые и сладкие. А по склону идет дорога, по которой не пройдет ни «Москвич», ни «Волга».

- Раньше было тяжелей. Зимой дорога завалена снегом. Спрыгиваем с грузовика, барахтаемся в снегу, утаптываем, потом машина идет дальше. А сейчас здесь все изменилось. Сейчас я прекрасно знаю, что где случится. Особенно не раздумываю. Это плохо. Вот в Амурской области железо нашли. Думаю, не податься ли туда. Мне очень не сидится на одном месте... Об этом же мне потом говорил Бакулин:

- Да, дорог не было. Ходили трактора одни. Бурим первую скважину - руда! Но особенно запомнил четвертую короткую - она сразу вошла в руду. Выход керна был 98 процентов. Сколько прошли, столько и керна. Идея была доказана. Раньше я сплю не сплю, сам не пойму, и вдруг бах - решение. А сейчас уже больше трех лет я засыпаю сразу. Пора, видно, на Сихотэ-Алинь перебираться. Уходят геологи в маршрут, и, пока создаются песни о геологах, они идут день за днем, день за днем. Вот и сейчас, наверное, Бакулин ходкой походочкой ушел в горы.

- Мы работали с Бакулиным на Сахалине, - рассказывал мне начальник геологического отдела Дальневосточного геологического управления Герман Усанов. - Мы шли в тяжелый, длительный маршрут. И вместо масла брали сало, желтое (это в июле было), чтобы лишний груз - стеклянные банки - не брать. Тогда мы ничего не нашли. А работа была на редкость трудная. Тогда я и понял, что на Юрку Бакулина можно положиться. Труд геолога очень однообразен. Тайга зеленая-зеленая, страшно. И надо идти и идти, колотить и колотить серые породы... А для него нет однообразия. Он все видит по-своему, впервые, что ли. Наверное, потому, что он прирожденный геолог... В чем талант геолога? Почему один находит, а другой нет? Я не раз спрашивал об этом Бакулина.

- Природа не повторяется. И надо уметь наблюдать. С этого, наверное, все начинается, - говорит Бакулин. - Один в Москве, например, увидит телебашню в Останкине, а другой какую-нибудь доживающую свой век кобылу. А ведь перед глазами у всех вроде бы одно и то же. Надо уметь оценить, что увидел... А вообще пришел, увидел, победил - так не бывает. И еще: у геолога должна быть определенная доля везения...

- А как вы открыли Перевальный?

- Если б я один открывал, мне бы ничего не стоило рассказать. А у нас здесь большой коллектив работал... И до нас с 59-го года партии разведку вели. Так вот, первоначальные данные показывали, что рудное тело всего длиной в 200 метров, а я почувствовал, что оно на глубине тянется. По типу магматических пород, по их отдельным чертам, особенностям, по сопутствующим элементам. И действительно, оказалось, что месторождение тянется на 2 тысячи километров на значительной глубине. Геолог должен оценить десятки различных признаков. Значение каждого признака варьируется. Нельзя отдать предпочтение одному или другому. Геолог-то, конечно, знает, чувствует интуитивно, но надо доказать. Чтобы количественно все это оценивать, мы привлекаем математический аппарат, предложили единую систему измерений всех признаков. Я и дипломную работу такую делал: «Комплексная интерпретация результатов поисков». Мне ее рекомендовали доработать для кандидатской диссертации.... Я трясусь в грузовике до трассы и все еще слышу голос Бакулина:

-... А я ему говорю, что ловил хариуса на телевизор (это стеклянный ящик такой, без дна), а он удивляется: «Как же это?» «Да вот, - говорю. - Приносишь телевизор, включаешь от батарейки, и, как только появится изображение, рыба идет навалом». «Надо же, - говорит, - я знаю, что нерпу на гармошку ловят, а вот про телевизор не слыхал...» Через час-другой - Комсомольск... Я думаю: что же это такое - комсомольские традиции? Идет время, и все меняется. Что же остается? Наверное, характер. Питерский говорит об этом всерьез: «Главное - характер». Бакулин, как всегда, подсмеивается: «Не можешь - научим». И я думаю, что они, в сотне километров от Комсомольска открывающие оловянное чудо, сами живое воплощение этих вот комсомольских традиций. В разговоре с Питерским и Бакуниным я повторил тот вопрос, который задавал себе Виктор Курлович: «Не забывают ли они за практическими делами о высоком идеале?» - Мы работаем ведь не ради самого процесса работы, - говорит Питерский. - Я никогда не пытался это формулировать, но где-то внутри всегда есть ощущение, что ты, твоя работа нужны стране. Поэтому-то я и чувствую, что я, Питерский, существую...