Тут бы и пресечь догадки о причинах крутого поворота этой судьбы, да события дальнейшие не позволяют сделать здесь остановку. В том-то и странность, что даже «глубоких» таких странствований по Кавказу ему было мало. С первых же поездок подумывать начал он об оседлой, с корнями, жизни в этих краях.

Почему пал выбор на Кисловодск, городок и курортик по тем временам, прямо скажем, никудышный, догадаться трудно. Для петербуржца была это глушь несусветная и, добавим, небезопасная. В конце века на окраинах Кисловодска бродили волки, а ночные набеги «немирных» горцев обычным были делом. Под копытный топот, свист и разбойное гиканье торопливо задували жители огонь, затворяли поспешно ставни, крепили глухим запором ворота — отсидеться бы до света... Но приглянулся художнику городишко в тревожных горах, хотя мысль осесть здесь крепко была еще смутной. Да угадала ее Мария Павловна. И слова о ней здесь не миновать.

Дала судьба Николаю Александровичу друга и помощницу, до сих пор в жизни его полной мерой, быть может, и не оцененную. Сама художник способностей незаурядных, отказалась она от призвания ради таланта мужа. Еще в Петербурге, где ладилась общая их молодость, почувствовала Мария Павловна в таланте Ярошенко силу общественную, а теперь и другую сильную струю его дарования не только выглядеть сумела, но в том, что не расплескалась она, не иссякла, — заслуга ее первейшая. Без громких слов и помощи не прося ниоткуда, взялась она тихо за дело не из легких — устроить дом на новой земле.

Пока с потрепанным, побитым о камни этюдником, в простом горском седле неделями скитался Николай Александрович по тропам и ущельям Кавказа, не теряла времени и Мария Павловна. На краю поселка в окружении голубых и белых хаток под соломенными кровлями приглядела она усадебку и в рассрочку за гроши купила. Да и то сказать, платить-то стоило разве что за место — на горке, откуда запущенным фруктовым садом спуститься можно было прямо к студеной чистой речке Ольховке. Домик же, скрывавшийся в зарослях старых акаций и алычи, и на гроши не тянул — замшелый, вот-вот развалится.

Развалиться ему Мария Павловна не позволила. Но для дальнейшей жизни одного хозяйского глаза и починок временных было мало. Да вот беда, в кошельке знаменитого художника не шибко звенело, и новый дом Мария Павловна собирала по грошику, а прямо сказать, по бревнышку... Каждый понедельник в Кисловодске собирался базар, и ранним утром, когда пряталось еще солнце за горами, по-крестьянски покрытая белым платком, ходила она между арбами. На арбах тяжело навалены были массивные бревна, которые спускали татары с Эльбруса. Разобравшись в местных наречиях, столковывалась она с горцами скоро, и те охотно заворачивали волов к воротам старенькой усадьбы над Ольховкой. Заботами о плотниках Николай Александрович тоже не был обременен. Он писал.

Должно быть, и на руку кому-то было в Петербурге, что «социальный художник», пугавший власти одними темами своих картин, «ушел в пейзаж». Облегченно можно было вздохнуть еще и потому, что, казалось, надежно отгородил Кавказ от столиц возмутителя спокойствия и «отъявленного социалиста», а дом на Сергиевской, бывший благодаря хозяину клубом людей куда как неблагонадежных, опустел. Но радоваться, слава богу, было рано. Прибежала к тому времени в глухой кавказский городок железная дорога, и дом над Ольховкой тотчас почувствовал эту новизну.

Вечера на балконе скромной кисловодской усадебки добрым словом помянут скоро и Менделеев, и Короленко, и Глеб Успенский, и Чертков, и, конечно же, бывший ближайшим другом хозяина Михаил Васильевич Нестеров: «На этих вечерах не знали, что такое скука, винт, выпивка, эти неизбежные спутники духовного оскудения общества».

Сказать же, что стал ярошенковский дом центром культурной жизни Кисловодска, будет недостаточно, хотя именно здесь собирались лучшие представители русской культуры. Но менее всего можно было бы назвать это салоном, потому что, как и в прежний дом, допускались сюда не просто звезды первой величины, но лишь те из них, кого отличала четкая гражданская позиция. Свидетельство современника многое, как нам кажется, объясняет в характере этого дома: «Были книги, и талантливо написанные книги, которых здесь не читали. Были писатели, и не бесталанные, имена которых не упоминались. Были поступки, за которые люди удалялись из кружка...»

Все это точно определяет общественный, так сказать, дух ярошенковского дома, нравственную его бескомпромиссность. Не нужно, однако, думать, что знаменитые кисловодские вечера ограничивались жаркими политическими диспутами (хотя, как вспоминают, ни один без таковых не обходился). Если дом определяет его хозяин, а это так, то, скорый на шутку, всегда острый на слово и даже в пору обострения болезни первый охотник до веселья, создавал Николай Александрович неповторимую атмосферу своего дома. И, конечно, при всей серьезности диспутов политических царило в этом доме искусство.

Можно было бы рассказать о пении здесь Шаляпина и Собинова, об игре Рахманинова, искрометных импровизациях молодого Станиславского, но далеко, к иной теме, к другим героям увел бы нас этот рассказ. Прервем его. Тем более что в просторной, пронизанной солнцем мастерской стоял большой мольберт. Вышедший в отставку и без военного мундира как-то сразу помолодевший Николай Александрович закрепил на нем широкий загрунтованный холст — кавказских этюдов, свежих, сочных, полнокровных и звучных, достаточно накопилось уже для большой картины. Ее ждали.

Нет у нас достаточных данных, чтобы живо представить себе будущее создание художника. Но мы знаем, что все эти годы Ярошенко специально изучал жизнь и быт маленьких кавказских народностей, забытых на окраине империи царем и богом. Знаем мы и то, что крепкая социальная кисть, уже на заре деятельности так основательно задевшая сильных мира сего, обрела благодаря Кавказу и недюжинную живописную силу... Но что делать, здесь — 25 июня 1898 года — вынуждены мы прервать рассказ о художнике, вторая пора творчества которого подымалась к своей вершине. Поставить же точку на крутом этом подъеме дадим современнику: «Ярошенко расправлял крылья по мере того, как они росли, и никто не может сказать, какой силы достиг бы он, если бы судьба подкосила его не в 1898 году, а десятью, двадцатью годами позже».

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.