Династия

Я расскажу подробно о том, что было написано четырьмя разными почерками. Но вот ответ, самый для меня неожиданный и потому поразивший: «Многого, чего хотел, я уже достиг».

Найдутся ли еще мужчины двадцати пяти лет, которые могут сделать такое признание? Ведь оно впору людям зрелым, таким, как отец Володи, Георгий Семенович (он работает на муфельных печах), который, без сомнения, вправе написать: «Я, конечно, доволен тем, чего достиг», - или мать, Надежда Александровна: «Довольна. Я всегда мечтала считать на счетах, на машинах. Я 25 лет на счетной работе... У меня двое детей, и это мое счастье и радость в моей жизни».

Позже я поняла, что и Володя имел основания для своего признания.

Все ответы были искренни, в каждом я узнавала уже полюбившихся мне людей, не только добрых, обаятельных, завидно дружных между собой, но и значительных. Правда, уловить, из чего складывается эта значительность, было не просто.

Снова перечитываю те страницы, перебираю все, что знаю об этой семье...

«С раннего детства (очень смутно помню) любил забивать и вытаскивать маленькие гвоздики» (Володя). Отец сделал сыну молоточек, прикатил толстый чурбак: «Или играй, или работай, без дела не сиди». И Володя тюкал целыми днями то по гвоздям, то по пальцам, ревел, но от чурбака не отходил. Подрос и стал помогать по хозяйству. А еще пристрастился выпиливать лобзиком (брался за самые сложные узоры), не стеснялся даже вышивать крестом, его работы возили и на районные выставки. Когда подросла Шуренька и мелкие заботы по дому перелегли на ее плечи, Володе купили мотоцикл, и он без устали гонял по окрестным дорогам. То был сложный период (тот самый, переходный), принесший в дом столько волнений... Вчерашние мальчишки старались говорить побасовитее и, конечно, тайком покуривали.

«Мы никогда не били детей. Старались держать их строго, но наказывали редко. А чаще посмотрю и вижу: Володя все понял» (Надежда Александровна).

Тот хмель, дурацкое молодечество быстро выветрились из головы. Армия довершила этот процесс. На завод он пришел подтянутым, собранным парнем и вскоре заставил говорить о себе как об отличном слесаре.

Сколько Володя и Шурик себя помнят, столько в доме во всякий день, в будни и праздники, говорят о заводе, о стекле. Дедушка, Семен Григорьевич, был первоклассным выдувальщиком. И отец его почитался как замечательный мастер, у него было, как прежде говорили на заводе, «большое стула». Это значит, что мастер сидел на стуле, выполняя самую сложную работу (прадед работал только на «крупнине»), а вокруг сновали подмастерья, целая бригада - наборщики, относчики.

У Ростовских в серванте, в шкафу, на комоде - целый музей стекла. В центре стоят сервизы с надписями, подаренные заводом к золотой свадьбе самых старших Ростовских, к серебряной - родителей Володи и Шурика. Вокруг графины, графинчики, вазы, бокалы причудливых форм, невиданной отделки. Алмазная грань, гравировка, прессовка, диколь, накладное стекло, живопись, фотопечать... Володя и Шурик с детства запоминали эти названия; о некоторых вещах скажут даже, кто гранил или гравировал. Стекло собирали не от любви к посуде, просто в нем была вся жизнь. К Ростовским несколько раз приезжали из музеев, срисовывали редкие узоры, выполненные в уже забытой технике. Но вот беда: большая часть посуды погибла в войну. Покидая дом - немцы подходили к Вишере, - Ростовские бережнее всего прятали стекло. Ночью в подполе вырыли глубокие ямы и опустили в них ящики... Вернулись, а тайник разрыт. Дедушка несколько дней упрямо ковырял землю лопатой, не верил, что все погибло.

Война отняла у него трех сыновей. «Сыновей потеряли, а уж стекло...» Семен Григорьевич отшвырнул лопату и больше не спускался в подвал, не мог. Позднее один ящик все - таки обнаружили.

Друзья Ростовских тоже все стекольщики - с Большевишерского или соседнего Маловишерского заводов. Ничего интереснее не было для Володи и Шурика в детстве, чем их разговоры и рассказы дедушки. Из этих рассказов ребята знали, что даже самые здоровые мужики не выдерживали долго у огненных стекловарочных печей, через каждый час бежали к речке, бросались с размаху в воду.

Сейчас в цехах пошумливают новые станки, гудят форсунки. Работать намного легче стало. «Теперь - то дивья работать! - любит говорить бабушка. - Я вот недавно - то принесла Гоше обед, вошла, а в цехе такой обряд, как в ресторане, кругом цветы стоят». Бабушка говорит без укора, как это получается у некоторых стариков, - вот мы, мол, помучились, а у молодежи не жизнь, а сахар. Она говорит горделиво и будто все время удивляясь, тем же голосом, каким произносит тоже часто повторяемую фразу: «Теперь - то дивья детей растить!»

... Перед смертью дедушка тяжко болел. Целыми днями лежал молча, ожидая с работы сына и невестку, чтобы выспросить все о заводе. Как - то Георгий рассказал отцу, что теперь на мастера - рюмочника или стаканщика обучают три месяца (дедушка учился у своего отца десять лет, только после того его сделали мастером. Но зато уж был универсал!). Старик молча выслушал сына, попросил: «Позови Надю». Подошла невестка. «Правду ли Гоша - то говорит, теперь мастерами за три месяца делаются?» «Правду, правду. Научатся рюмку или стакан тянуть, им сразу квалификацию дают». «И стаканщик не может рюмку тянуть?» «Не может». Семен Григорьевич помолчал, обдумывая услышанное, потом попросил: «Позови Гошу...»

Он так и умер, не сумев поверить, сокрушался бессильно: «Ох, замрет дело стариков!» - и глядел с надеждой на Володьку, наследника.

На заводе, и правда, произошли серьезные изменения. Посуды с каждым годом требовалось все больше, и в угоду бездонному чреву рынка ассортимент изделий сужался, отделка упрощалась. Прежде алмазчицы не могли глаз отвести от изделия во время работы, теперь болтают, вертят головами из стороны в сторону - руки сами привычно подставляют бокал под алмазный круг. Рисунки, что они вырезают, - «снежинка» или «одуванчик» - живут бессменно уже больше десяти лет.

Современный лаконичный стиль утвердился в оформлении изделий, а количество их резко увеличилось. Старые мастера перед пуском конвейера на участке алмазной обработки ушли, не пожелав работать на «вал», из молодых же никто, пожалуй, не осилит сложный рисунок.

«Возможно, поэтому я и не пошел прямо по стопам моего дедушки. Там ведь, собственно говоря, человек сейчас работает, как автомат. Мастер настолько привыкает к работе, что все видит уже без зрения, а мне такое не нравится. Сейчас я работаю по ремонту вычислительных машин, это очень интересная работа. Прежде чем что - то сделать, надо сначала подумать» (Володя).

Обращению с вычислительными машинами - обычными и электронными - Володя обучился на курсах в Ленинграде, куда молодого Ростовского (одного Ростовского!) командировал завод. Больше всего его интересует загадочная серая «Soemtron», только что полученная заводом, и «Askota». «Не знаю, правда или нет, но говорят, что в «Askote» четыре с половиной тысячи деталей! Некуда даже отверткой подобраться. Механические машины мне нравятся меньше - там и глазом можно увидеть поломку».

Как похоже по духу на написанное отцом: «Моя работа интересна тем, что ежеминутно надо следить за заданной температурой, чтобы как можно лучше изделия отжигались в печи».