Болезнь света

Мейраль принадлежал к тем ученым, для которых лаборатория являлась полем сражения. Погруженный в мир атомов, он искал объяснения основных явлений природы. Ненормальность, которую Мейраль только что заметил, казалась ему загадочной. Нельзя было медлить. Он собирался к Лангру, своему учителю, перед которым он преклонялся. Жорж закончил свой туалет и не позабыл захватить с собой карманное зеркало. На улице он неоднократно останавливался перед витринными зеркалами. Когда он себя осматривал в витрине бельевого магазина на улице Ревель, его окликнул чей - то надтреснутый голос:

- А, ты себе нравишься, голубчик!

Он обернулся и увидел молодую особу с трогательными и вместе с тем насмешливыми глазами.

- Я смотрю не на себя, - рассеянно ответил он.

- А... - протянула она, - может быть, ты смотришь на своего отца?

- Феномен продолжается.

- А что, он заплатит синенькую, твой феномен?

Мейраль засмеялся:

- Я вам заплачу синенькую, если вы внимательно посмотрите в витрину и скажете, что вы там видите.

«Он, верно, спятил», - подумала она, но, зная, что желания сумасшедших надо исполнять, она охотно повиновалась.

- Смотрите внимательно, что вы видите?

- Что? Мой флакон.

- И ничего больше? Она напрягла зрение.

- Теперь я вижу на стекле какие - то маленькие нити, которых обычно не бывает.

- Ну вот, - улыбаясь сказал Мейраль, - это и есть феномен. Берите вашу синенькую. - Он протянул ей кредитку.

Некоторое возбуждение царило за столиками. Люди говорили одновременно. На углу улицы Суффло полиция вмешивалась в драку. Человечество настроено бурно.

Молодой человек вошел к Жерару Лангру, когда часы на колокольне пробили 9. Старый физик сам открыл дверь своему ученику. Это был усталый, раздражительный старик с огромной, белой, как бы светящейся шевелюрой. Старый ученый вел беспорядочную жизнь. Из - за неладов с университетом провел он свою молодость в нужде. Гениальный, одаренный упорством великих естествоиспытателей, как это случается со многими выдающимися людьми, он должен был познать всю горечь положения, когда другие, воспользовавшись его открытиями и брошюрами, оставляли его позади. Он работал со столь первобытными аппаратами и столь ограниченным количеством материала, что достигал успеха только благодаря своему чудовищному упорству, бодрости и профессиональной сноровке. Предвидение заменяло ему оборудование лаборатории. Самым тяжелым ударом, который разбил его жизнь, была печальная история с его открытием вращательного магнетизма. Во время работы над этим изобретением он привел в свою лабораторию молодого ученого Антонина Лорисс. Лорисс был известен умением применить чужие открытия и прославился тремя или четырьмя брошюрами компилятивного характера. Он очаровал Лангра своими красноречивыми похвалами и блестящим пониманием дела. Однажды Лангр, охваченный желанием поделиться своими надеждами, рассказал Лориссу свои горести и показал убогие приборы, с помощью которых он приступал к опытам над вращательным диамагнетизмом. Через три месяца Лорисс делал доклад в Академии Наук о новом замечательном открытии, которое было ничем иным, как тем же открытием Лангра, на сей раз неопровержимым, благодаря гарантиям, которые дают опытам усовершенствованные аппараты и доброкачественные материалы. Лангр протестовал против этого с негодованием плагиата. Лорисс отвечал почтительно и в примирительном тоне, но распространял тайком статьи о Лангре, где упоминались прежние притязания ученого и его нелады с университетом. На стороне Лангра стояло несколько маловлиятельных лиц, которым был закрыт доступ в наиболее влиятельные журналы, и Лангр потерял великое открытке всей своей жизни, как теряют наследство. Время шло, но не приносило ему утешения. Лангр состарился. Единственной отрадой побежденного был его ученик Жорж Мейраль, гордость старого ученого.

- Вы хорошо сделали, что пришли, сказал он ему. - Весь день я полон мрачных предчувствий.

Он сжимал руки Мейраля. Его глаза мерцали горячие, глубокие и жалкие.

- Я так одинок, так устал. - пробормотал точно со стыдом старый ученый. Иногда вечером я чувствую, как моего лба касается «ветер безумия», как у Бодлера.