Тут потянуло на Калача привычным дымком трубочки «Данхилл».
— Ну что, Николай Федорович, — сказал, не оборачиваясь, Калач, — прошла наша жизнь?
— Не совсем, Миша, не совсем, — ответил штурман.
— Санек звонил, — сказал Калач.
— Да, я слышал.
— Поступил я с ним нехорошо, — сказал Калач. — Что-то даже такой ярости в себе и не припомню.
— А я, Миша, — сказал штурман и даже вынул трубку изо рта, — не припомню такого зверства, чтобы в Арктике у действующих машин антиобледенительную жидкость выпивали. Это все равно, что кровь выпить.
— Такое впечатление, что время изменилось, Николай Федорович, — мрачно сказал Калач. — Пока мы с тобой тут на льдинах сидим, как законсервированные, там, на Большой земле, кое-что меняется. И бацилла постепенно сюда пробирается.
— Если уж, Миша, разговор зашел, я тебе скажу! — Тут глаза старого штурмана блеснули огнем, сутулая спина распрямилась, что бывало, надо сказать, не каждый день. — Я в эти басни насчет того, что Арктика — заповедник мужества, не верю. Я в Арктике летаю со времен Аккуратова. И святые здесь бывали, и подлецы. И за деньжищами приезжали, и за наградами, и от семейных неудач скрывались. И бежали отсюда без оглядки, и рвались сюда, как к любви единственной. У нас привыкли — ах, полярник, это уже одно — вроде как медаль «За отвагу». А я таких мерзавцев здесь видел, что теперь стыдно, что за одним столом сидел!
— Да дело не в этом! — сказал Калач.
— Конечно, дело не в этом, — подтвердил штурман. Он поджигал топку своей трубки, табак разгорался с сердитым шипением и потрескиванием. — Дело в том, что это уж нам попался зверь из зверей. Убийца — и то лучше.
— Чем же? — удивился Калач.
— У него цель есть. У этого нет ничего. Подвернулся случай — так поступил, не подвернулся бы — все хорошо...
Они помолчали, глядя на летние льды.
— Все же, — сказал Калач, — от этого случая что-то нехорошее в душе осталось. Сам я вроде в грязи выпачкался. Вроде на одну ступеньку с ним встал... Это я тебе говорю, как старшему товарищу своему, — добавил, почему-то смутившись, Калач.
— Все! Забыли про это! — сказал Николай Федорович. — Я вообще-то, командир, хотел с тобой поговорить о другом.
Николай Федорович назвал Калача командиром. Несмотря на двадцатилетнюю дружбу, именно этим словом делил он их отношения.
— Тут мне официальный запрос пришел из Управления. Просят еще немного поработать на Севере. За подписью Рассадина. Ну, я решил ответить им «добро».
Михаил Петрович остро глянул на своего штурмана.
— Ты ж на пенсию собирался? — спросил он.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.