Мама улыбается печально. И видно, что все у нее сегодня не задалось: томит предстоящий разговор с мужем, где придется оправдывать и это зеленое пальто цвета морской волны, и эти новости про Зинкины двойки, и варенец, купленный зачем-то вместе с горшком.
Домой они входят тихо и стараются быть незамеченными. Отец подремывает на Зинкиной оттоманке, накрыв лицо свежей газетой.
Тихо складывают они покупки прямо у порога на пол. Тихо идут в горницу, развязывают бечевку, и мать, стоя под ненужным сейчас абажуром, смотрит в зеркало на себя, на пальто цвета морской волны, и губы ее некрасиво искривлены, и слезы льются из милых и печальных глаз.
Отец незаметно появляется в дверях, удивленно таращится на новое пальто, видит отчаянное Зинкино лицо, встречается с печальным взглядом жены и неожиданно для себя говорит:
– Ну, слава богу, новое купила! – и подходит к матери, и целует ее в мокрые от слез глаза.
И оттого-то мама весь день потом ходит счастливая и ослепленная. И потому гусь немножечко пригорел, и не поднялись пироги, и Ваське отдавили лапу.
Отец исчезает из дому перед самым обедом тихо и воровато, как приучился
исчезать в последнее время. И потому незачем накрывать на стол и не перед кем
оправдываться за пригорелого гуся».
– Мам, может, он в сарае мопед, чинит? Я посмотрю? – неуверенно говорит Зинка.
Мама кивает головой, идет к столу, машинально кладет на него нож и долго стоит так, смотрит, уйдя глазами в глубь себя. Зинка подходит к ней и успевает поймать на ее подвижном лице робкую, просительную улыбку слепого «дунайского» певца.
Зинка опускает голову, бредет к вешалке, накидывает платок и ватник, выходит на крыльцо, наверняка зная, что отец ни в каком ни в сарае, а сидит сейчас в маленькой комнатке с двумя окошками, которую снимает Инесса у глуховатой старухи, там, в домике за стадионом. В комнатке у Инессы этажерка с книжками и железная кровать, старый платяной шкаф и к заваленному тетрадями столу придвинут жесткий резной диванчик. И на этом диванчике, должно быть, сидит сейчас отец. Все это убранство Зинка подсмотрела сквозь щелочки между занавесками неделю спустя после сделанного Лилькой открытия.
Зинка бредет в сторону сарая и думает: знает или не знает мама?
«Господи, хоть бы не знала!» – жарко просит она.
Примораживает. И сумерки и тишина тихо подбираются к поселку. Вот видно, как одинокая фигурка бредет от сараев в сторону калитки, по пустому, безлюдному проулку и дальше, туда, где ясно слышны оскальзывающиеся шаги редких прохожих. У стадиона, за поворотом, ветер закруживает одновременно с трех сторон, закручивает подол платья. На стадионе резкими выстрелами хлопает1 оборванный плакат. Еще в домах не зажигаются огни, но уже ярко горят просторные окна местного заводика. А где-то там, в степи, вырывается из-за поворота золотистая стрела курьерского и, набирая скорость, несется мимо тихого, затепливающего редкие свои огоньки поселочка. В вагонах уютно, там горит яркий огонь, там пьют чай и ведут неспешные разговоры.
Одинокая фигурка тут же запахивает ватник, смотрит на два воспаленных окна и ждет: вот сейчас, сейчас он обернется и в щелочку между занавесками увидит Зинку, родную дочь.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.