– О, вы будете богатыми, очень богатыми людьми! – вставил второй американец. – В нашей стране такие головы стоят миллионы.
Лебеденко достал из портфеля плотный лист бумаги – договор с американцами – и протянул Стёчкину подписать. Борис Сергеевич посмотрел на своего начальника, на американцев, прочитал договор и медленно разорвал его на четыре части:
– Русские инженеры за границу не продаются.
Как бы громко ни звучали эти слова в нашем повествовании, но Стечкин сказал тогда именно эту фразу.
...После Великого Октября Лебеденко бесследно исчез. «Наверное, погиб где-нибудь, – говорил Стечкин. – О таком, как он, мы бы обязательно услышали. Значит, просто нет его в живых – обязательно где-нибудь объявился бы!»
А Стечкин и Микулин вместе с Жуковским после революции стали работать в Высшем Совете Народного Хозяйства, организовывали ЦАГИ, строили красный воздушный флот.
Среди архивных документов найден такой мандат: «Научно-технический отдел ВСНХ настоящим удостоверяет, что предъявитель сего инженер Б. С. Стечкин командируется в Петроград в Военно-инженерную академию для доклада о роли газовых турбин в военном деле».
Очень любопытный документ, ведь никаких газовых турбин тогда еще и в помине не было! А Стечкин уже думает над проблемами, связанными с конструированием этих машин. Пройдут десятилетия, и газовые турбины станут одним из главных свершений его жизни.
Руководя винтомоторным отделом ЦАГИ, Стечкин все чаще консультирует инженеров по необычным в те времена вопросам. Нередко в отделе можно видеть Королева и Победоносцева. Сергей Королев, еще студент МВТУ, слушает лекции профессора Стечкина, а Победоносцева Борис Сергеевич называет просто Юрочкой... Разговоры идут о реактивном двигателе, ракетах, чего тоже пока еще и в помине нет. Стечкин завершает теоретическое оформление одной из главных работ своей жизни. В феврале 1929 года во втором номере журнала «Техника воздушного флота» появляется его статья «Теория воздушного реактивного двигателя», которой суждено было стать исторической. В статье Стечкин первым в мире дал основы теплового расчета и конструирования реактивных двигателей. Эта работа послужила фундаментом для создания во всем мире реактивной авиации. Сам термин «воздушно-реактивные двигатели» был впервые введен в мировую литературу Стечкиным, а его теория, как он с гордостью напишет в своей служебной автобиографии, «установила наш русский приоритет в этой области».
В начале тридцатых годов Стечкин работает на одном из московских опытных заводов научным руководителем по специальным вопросам артиллерии. «Здесь он энергично трудился с Леонидом Васильевичем Курчевским», – вспоминает А. А. Микулин.
То было время, когда в Германии уже начал поднимать голову фашизм. Военная машина гитлеровского рейха заработала на полную мощность, недвусмысленно нацеливаясь на восток. Советские конструкторы стали думать о качественно новом оружии для защиты Отечества. На заводе, где эти работы возглавляли Курчевский и Борис Сергеевич, была разработана и построена экспериментальная модель пушки. Как-то Стечкин попросил одного инженера сделать расчеты, не относящиеся к авиационным двигателям, а через некоторое время этот инженер стал работать у Курчевского и увидел на стечкинском столе книгу в темно-бордовом переплете. Это была теория реактивно-динамической пушки. Автор – Л. В. Курчевский. Полистав книгу, инженер удивился: – Борис Сергеевич, так это же твои расчеты!
Вся расчетно-теоретическая часть нового оружия
была создана Стечкиным, а книга написана вместе с генеральным конструктором Курчевским. Была разработана целая серия систем, предназначавшихся для вооружения сухопутных, авиационных, танковых и военно-морских сил. Наиболее значительное изобретение – безоткатные динамореактивные пушки.
Сохранилась фотография: хохочущий Курчевский в комбинезоне, с орденом Красной Звёзды – тогда еще редко у кого из конструкторов были ордена, – стоит у танка, напрочь искореженного динамореактивной пушкой. Она состояла из ствола с реактивным соплом и патрона с картонным дном и запалом, расположенным по окружности гильзы. Первый вариант пушки Леонид Васильевич установил на легковой автомашине.
В 1938 – 1941 годах Стечкин трудился в опытно-конструкторском бюро сначала в Москве, потом в Казани. Он плодотворно работал для нашей победы в Великой Отечественной войне. «В коллективе бюро, – вспоминает профессор А. Д. Чаромский, – в работах которого принимали участие выдающиеся конструкторы и ученые А. Н. Туполев, В. М. Петляков, С. П. Королев, В. П. Глушко, В. М. Мясищев и другие высококвалифицированные специалисты, Борис Сергеевич был общепризнанным авторитетом, с ним советовались, консультировались по многим вопросам, возникавшим при разработке проектов, а их было немало.
Все, кому он помогал словом и делом, могли заметить одну особенность. Борис Сергеевич держался всегда так, будто вы ему делаете одолжение тем, что пришли за советом, а не он вам. А с какой охотой он рассказывал все, что знал! Бывало, вы уже и позабыли, что обращались к нему, а он сам напомнит: «Вы меня, голубчик, спрашивали несколько дней назад... Я вспомнил, что тут надо сделать...»
Так случалось не раз – то в двигателе давление масла начнет падать, то клапана летят, – на каком бы заводе это ни происходило, как последняя надежда звучало на совещаниях: «Надо посоветоваться с Борисом Сергеевичем Стечкиным...»
В Москву Стечкин вернулся в марте 1943 года, когда был назначен на вновь создаваемый завод заместителем по теоретической части главного конструктора А. А. Микулина. «Сижу я у себя, – вспоминает академик С. К. Туманский, – входит человек и говорит:
– А где я могу здесь видеть Микулина Александра Александровича?
Я смотрю, боже мой, Стечкин Борис Сергеевич! Я к нему бросился, мы обнялись, и я его провел к Микулину. Вот таким было его первое появление на нашем заводе».
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.