На этом месте я хотел бы передать привет тому неизвестному коллеге, который первым написал новость о том, что «новые словари разрешают кофе среднего рода», и при этом избавил читателей от таких несущественных подробностей как «кофе в более ранних словарях» или «природа нормативности». Дальнейшее понятно: одни скопировали текст полностью, другие добавили красок – и вот уже армады доверчивых патриотов машут кулаками и кричат: «доколе?!!!! пропала Россия!!». Интересно участие в этом людей, которых не заподозрит в грамотности даже третьеклассник. Природа знака «пробел» для них загадочна, а запятые – неуправляемы, как стихийное бедствие. Но – «шумим, братцы, шумим!»
Разобраться с природой этого парадокса помогает психолингвистика, дисциплина, изучающая связь языка с сознанием говорящих.
– В сознании обывателя (но не в жизни!) язык – одна из святынь, – объясняет профессор Елена Лукашевич, когнитивный лингвист, заведующая кафедрой теории и практики массовых коммуникаций ФЖ АлтГУ. – Но когда напрямую спрашиваешь человека о его ценностях – язык среди них он не называет. Когда людям кажется, что кто-то «посягает» на их знание о мире, начинает работать «закон коммуникативного самосохранения». «Я это знаю. Это было так всегда. Если это хотят изменить – я буду этому противиться». У меня впечатление, что «кофейная кампания» была поводом вспомнить: у нас есть «что-то святое». Примерно как с загрязнением рек и исчезновением лесов: сначала все оживляются, а когда настаёт момент встать, пойти и спасти – энтузиазм испаряется.
Максим Кронгауз считает, что по вопросу «чистоты» языка существует своеобразная «общественная шизофрения»:
Наше общество 15-20 лет просит чиновников защищать язык – непонятно от кого (от себя?). Но когда власть вместе с лингвистами делает встречные движения – например, пытается создать словарный канон, новые словари или провести какие-то изменения в орфографии (опять же, опираясь на лингвистов) общество абсолютно не принимает этого.
Русский народ хочет закона и сохранения этого закона, и при этом желает оставить за собой право его нарушать. Лингвисты и власть должны утверждать «кофе» только мужского рода. И лингвист как жрец должен сохранять норму всегда, не давая ей меняться, а народ будет говорить как хочет. Вот это замечательное свойство русского народа, когда закон и поведение (в данном случае – речевое) никак между собой не связаны. Закон должен быть хорошим, замечательным, нетронутым и не важно, соблюдаем ли мы его или нет. Попытка сделать закон таким, чтоб его можно было соблюдать, вызывает отторжение. В беседе общества, власти и лингвистов ни одна из сторон не слышит остальных. Все подозревают друг друга в каком-то подвохе.
– В советское время торжествовало понимание языка как системы,– утверждает Елена Лукашевич. – И так как можно было контролировать практически все потоки информации, лингвист значил многое. Но было и недовольство абсолютно «правильным» языком, который не мог миновать редактора, корректора, цензора и лингвиста. Информация передавалась успешно, но получать эстетическое удовольствие от тогдашних «Труда», «Правды», «Известий» мало кому удавалось. Может быть, именно поэтому была так популярна художественная литература и литературные журналы.
Регулировать два «несистемных» уровня (индивидуальную «языковую способность» и создание всех-всех русскоязычных текстов) невозможно, – и лингвисты прекрасно это понимают. Но у не искушенных тонкостями филологии граж-
дан не угасает память о славных временах, когда самоотверженные редакторы и цензоры неустанно блюли печатную грамотность. О том, что «правильный» советский язык зачастую был даже не суконным, а жестяным, они не помнят. И сами, как выясняется, быть грамотными не только не умеют, но, на самом деле, и не желают. Хотя и утверждают обратное.
О том, что может произойти, если дать власть ревнителям языковой чистоты, нам рассказал Владимир Лекечинскас из Литвы. Там давно работает языковая комиссия, уполномоченная, например, штрафовать за использование иноязычных слов в телеэфире и рекламе.
– «Монитор» в Литве нужно называть «отображателем» (vaizduoklis), а «принтер» – «печатателем» (spausdintuvas). Через несколько лет такой практики «принтер» действительно перестали называть «принтером». Когда мы регистрировали компанию (больше шести лет назад), – нельзя было ни слишком сильно пересекаться с названиями уже зарегистрированных компаний, ни использовать зарубежные слова. Из длинного-длинного списка нам оставили только два названия, которые были «проходными». Позже мы делали сайт и онлайн-игру для промо-акции одной международной корпорации – и мне пришлось полностью и срочно переделать «главную страницу», потому что арт-директор отправил мне вариант (принт, плакаты) до согласования. Оказалось, что половина текста «не проходит по нормам языка» и не может быть опубликована в наружной рекламе. По своей карательной форме это, конечно, «совок» (работа началась ещё в СССР), этакая «полиция нравов». Но работа комиссии и инспекции всегда поддерживалась людьми и считалась полезной. У нас маленькая страна, и забота о своём языке – вопрос самоидентификации, национальной идентичности. Я и сам считаю, что это хорошо и полезно: за 20 лет работы спецоргана по защите языка литовский стал более чистым и правильным.
Картинка и впрямь – на загляденье (особенно для собирателей штрафов), но что-то смущает – наверное, необходимость определять, сколько же заимствований можно оставить в русском языке (все слова, начинающиеся на букву «а» или содержащие букву «ф» – не наши, выкинем?). Или опыт языковых пуристов-чистильщиков XIX века, которые хотели заменить «галоши» на «мокроступы», а «кий» на «шаропих». И потерпели, как сейчас модно говорить, epic fail (в исконно русской лексике это, очевидно, «былинный отказ»). Та же судьба почти наверняка ждёт и современных пуристов. Хотя бы потому, что Россия – не Литва и становиться Литвой не намерена. Но и у нас не все филологи хладнокровно относятся к изменениям норм.
– «Невинные» неправильности в ударениях, коверканье русских слов на иноязычный лад, обезьянничество, массовое вытеснение привычных русских слов иноязычной лексикой – всё это признаки оскудения и биологизации мышления и духа нации, – считает Алла Большакова, ведущий научный сотрудник Института мировой литературы им. А.М.Горького.
Она называет недопустимым «соседство в нормативных словарях нормы и явной антинормы». Иными словами, у кофе не может быть сразу двух родов.
Алла Большакова – член Совета по государственной культурной политике при Председателе Совета Федерации. Совет создает рекомендации для органов власти (в том числе президента, премьера, Госдумы) и «общественных творческих и научных объединений». «Рекомендации носят аналитический, нормативно-правовой характер и направлены на рассмотрение сложившейся ситуации с языковой культурой в стране и на выработку путей её регуляции и улучшения». Часть этих рекомендаций, уже ушедших «в верха», стоит процитировать.
– «Направить внимание общественности на необходимость пропаганды культуры русского слова, повышения языкового вкуса, благопристойного и разнообразного содержания и стиля речи во всех областях жизни…»
– «Министерству образования и науки совместно с Министерством юстиции и Министерством внутренних дел РФ выработать систему воспитательных, образовательных мер и юридических механизмов противодействия явлениям, не совместимым с нормами и ценностями языковой культуры народов Российской Федерации...»
– «создать при Правительстве РФ постоянно действующий специализированный Координационный Экспертный Совет по русскому языку с целью оценки культурно-языковой деятельности в разных сферах общения...»
Тем временем широкая общественность пишет в защиту «правильного кофе» блоговые посты, состоящие целиком из мата. И с радостью плюнет на любую оценку экспертного совета, которая до неё, общественности, дойдёт. Что же до привлечения МВД к охране ценностей языковой культуры – видимо, только в Совете при Председателе Совета Федерации не понимают, что это (в лучшем случае) закончится утечкой других, неязыковых ценностей из наших карманов.
Но есть, есть среди этих рекомендаций и более конкретные. «Обязать Минобрнауки... 1) переформировать и переориентировать специальные рабочие группы по подготовке словарей, грамматик и справочников на создание специальных изданий по русскому языку... 2) учредить специальную рабочую группу по созданию частотных словарей заимствованных слов... 3) восстановить в средней школе единый государственный экзамен по русскому языку и литературе в форме сочинения...». Все это, возможно, очень правильные и полезные предложения, вот только отношения с министерством у Совета по государственной культурной политике не заладились.
В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.
Самые влиятельные люди в истории русского языка
Грядет ли массовое внедрение буквы «ё»
О чём может рассказать ЕГЭ по русскому языку
Международный язык, по заверениям его приверженцев, «живее всех живых»
Словарь Вильяма Шекспира, по подсчету исследователей, составляет 12000 слов. Словарь негра из людоедского племени «Мумбо-Юмбо» составляет 300 слов. Говорящие на языке «токи пона» легко и свободно обходятся ста двадцатью тремя.
Рассказ
Почему ТВ и радио увлекла «игра в учёбу»
комментарии
Пиз*ец блеать я в ауте
Много буков