Однако непонятностью слова немало смущал женщину, и однажды, рассердившись, напомнила она Нилу Никанорычу, что во святом крещении ей дано имя в честь Прасковьи мученицы, а по отчеству величается она с давних пор - Парамоновной, и очень обидно ей иметь кличку и даже от солидного человека она этого никак не ожидала.
Нил протестовал и доказывал высокий смысл обращения комрад; укорял Парамоновну необразованностью. Парамоновна же резонов не принимала - этого, мол, никто, кроме вас, Нил Никанорыч, не знает, и я не знаю и знать не желаю, а может вы обидеть меня хотите, - слово это нехорошее и очень похоже на конокрад.
Лицо у Нила было широкое, в профиль совершенно безносое - нос бесследно пропадал в буйных зарослях бак и бороды.
Борода эта была гордостью, опорой самоуважения и уважения окружающих. Была она когда-то огненно-рыжей, теперь дернулась сединой - мочально-желтая, но все же пышная, кудрявая, великолепная.
Он был медлителен и благообразен в речи, в движениях, но, если вглядеться, за всем степенством и медлительностью можно было заметить торопливые, цепкие движения толстых, узловатых пальцев и неугомонный бег маленьких глаз - мышат.
Нил Никанорыч приходил часто. Был он вдовец и жил, как говорится, чисто- с одной.
Долго пили чай, молча, серьезно, старательно отдуваясь, обливаясь потом, страдальчески прикрикивая, словно нужно, обязательно нужно было согнать вот эти положенные десять потов, отереться платком и тогда уж отвалиться со вздохом облегчения:
- Ну, кажись, довольно.
Тогда начинались разговоры. И часто растроганным, распаренным от чаепития голосом говорил Нил Никанорыч, вкапываясь мышатами - глазками в дымное облако:
- Соединить бы нам, Прасковья Парамоновна, два предприятия воедино, так, чтобы, значит, под одной фирмой.
И всегда болезненно сжималось Варино сердце - слышит отец или не слышит?
Никанорыч засиживался долго, оставался ночевать. Варю отсылали спать в чулан.
За эти ночевки росла глухая ненависть к матери. После дня два дерзила ей.
Как-то раз сказала:
- Мне на вас даже смотреть противно. Постыдились бы отца-то...
Мать избила козлами от лотка в синяки, в кровь...
Два дня прожила у соседей, там сблизилась с Лизой Кравковой и там, у Лизы, открылись какие-то новые возможности - комсомол.
Удивительно - мать не противилась, даже козыряла иногда - у меня дочь комсомолка. И это было нестерпимо.
Особенно, когда кричала об этом на рынке в схватке с комсомольцами, выдвигала, как щит: дочь-комсомолка.
Сказал как-то Петька Лунин:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
К постройке автоматической телефонной станции в Москве