Мне было пятнадцать лет. В кармане у меня лежал «бульдог» - маленький никелированный пятизарядный револьвер. Его привез с фронта старший брат. При выстреле «бульдог» оглушительно грохал, а свинцовая пуля, ударившись в двадцати шагах о бревенчатую стену, сплющивалась и отлетала в сторону. Одну поломанную костяную пластинку на ручке револьвера я заменил оструганной деревяшкой.
И все же это было оружие. Я чувствовал себя увереннее, когда прикасался в кармане к шершавой ручке «бульдога»: хотя гражданская война кончилась, леса очистили от бандитов, но вокруг еще много пряталось скрытых. врагов. С «бульдожкой» было как - то надежнее.
Осенью 1922 года меня избрали секретарем сельской ячейки комсомола. В нашем селе тогда не было ни одного коммуниста, комсомольцев - шесть, и жилось нам нелегко.
Село глухое - в сорока километрах от уездного города, в пятнадцати от волости. Вокруг только песчаные буераки, крутобережные овраги да чахлые перелески, а за ними сплошная стена большого леса. Очень большого: на сотни верст тянулся он, темный, непроходимый. И раньше нам, мальчишкам, казалось, что за лесом нет ничего. Совсем ничего. Глухая лесная сторона!
В версте от села возвышались кирпичные стены женского монастыря. Остроконечная колокольня с часами каждую четверть часа отбивала тягучую, заупокойную мелодию.
В селе единственное каменное здание - огромная церковь о пяти куполах. Безраздельно властвовала она над взъерошенными соломенными крышами. На околице школа - ветхое бревенчатое строение с двумя классными комнатами.
До резолюции все земли вокруг принадлежали монастырю. Теперь в монастырской экономии создали совхоз. Часть земли передали крестьянам.
Мы, комсомольцы, видели перед собой двух главных врагов: религию и самогон.
В церкви служил поп - еще нестарый, высокий чернобородый красавец. Нет, он не поносил комсомольцев в проповедях, не настраивал верующих против нас, а даже будто бы, наоборот, успокаивал:
- Не злобьтесь на них, православные; не знают, что творят в заблуждении молодости. Разве им посильно пошатнуть веру христову?..
Л встретив как - то меня на улице, ехидно улыбнулся и спросил, глядя сверху вниз:
- Ну, как, юноша, ниспровергаете религию?
- Она уже ниспровергнута, гражданин поп! - ответил я вызывающе.
- Да неужели?! - Острые глаза священника метнулись недобро, но белые зубы из черной бороды по - прежнему сияли улыбкой. - Уж не вы ли ниспровергли христианскую религию?
- Революция ее ниспровергла и до вас доберется! - Я тоже усмехнулся ему в ответ.
Поп резко повернулся и зашагал, широким взмахом руки благословив подвернувшуюся старуху. В этих старухах была вся сила попа. Подогретые его проповедями, бабки держали «в страхе божием» большинство семей. Да и сам поп таскался по избам и вел елейным голосом свою вредную агитацию.
Еще вреднее попа были монашки.
Землю у монастыря отобрали, конфисковали в помощь голодающим несколько пудов серебра и золота, а монашки так и остались в своих кельях. Под заунывное бомканье колокола в сумерки они черными тенями тянулись в монастырскую церковь, а днем разбредались по окрестным селам. Они бродили повсюду, почти в каждой избе находили среди женщин доверчивых слушательниц и накручивали им басни о конце света, об огненном кресте, появляющемся на небе, о богоотступниках - большевиках. Добрая сотня чернорясных сплетниц ежедневно толклась в крестьянских избах.
Что могли сделать шестеро комсомольцев?
Религия даже из наших рядов вырвала седьмого - Саньку Демина. Он был секретарем ячейки и самым старшим среди нас. Осенью, на Покров, его женили. Санька не. устоял против своей родни, не сумел разагитировать невесту, которую, видно, сильно любил. Не то беда, что женился, - венчался в церкви к удовольствию пола и всех верующих старух!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.