В деревне Ванцзячжуан проводилось снижение арендной платы за землю. После того как были проверены арендные отношения помещика Ван Лао - сы с его арендаторами и заключены новые контракты, председатель Крестьянского союза спросил помещика, будут ли у него какие - нибудь замечания.

- Это же закон, - ответил Ван Лао - сы, - какие же тут могут быть ещё замечания!

- Закон - то установлен по справедливости, - сказал на это деревенский староста. - Но мы должны не только осуществить закон, но и довести его до сознания.

- По правде сказать, - вздохнул Ван Лао - сы, - до сознания моего это что - то не доходит. Ведь арендную плату я получаю за свою собственную землю. С какой же стати я должен получать за неё меньше? Вы говорите, что я должен считаться с арендаторами. А почему же арендаторы не должны считаться со мной? Семья у меня не маленькая, а живём мы все только на арендную плату. А позапрошлый год была засуха, и я ни зёрнышка с арендаторов не получил. Все свои запасы проел дочиста и всё - таки не смог концы с концами свести. Разве обо мне тогда кто-нибудь позаботился? Почему же только я один должен заботиться о других?

Сначала председатель Крестьянского союза, а потом работник из волости попробовали ему разъяснить, что хлеб даётся не землёй, а трудом. Но Ван Лао - сы стоял на своём.

- Снижение арендной платы, - говорил он, - проводится согласно закону. Что же тут против этого сказать? Но если вы хотите услышать от меня правду, так я скажу: не согласен я с вашей правотой. Если, как вы говорите, хлеб даётся не землёй, а трудом, так пусть они отдадут мне мою землю обратно, а сами пашут на небе! Вы стоите за свободу мысли, и я волен думать так, как мне хочется. И через тысячу лет не дойдут до меня ваши идеи.

Тогда поднялся деревенский учитель Ван Лао - сань и сказал, обращаясь к Ван Лао - сы, своему младшему брату:

- Лао - сы! Не говори ты больше про землю, не серди меня попусту! Ты знаешь, какая у меня была земля на участке, что я сдавал Старому Чану. Участок на склоне горы, и от самой вершины до подножия всё краснозём да песок. В старой купчей так прямо и написано было: пустырь. А я ещё от родителей слыхал: сдали его отцу Старого Чана. И что же? Не прошло и десяти лет, как семья Чанов подняла на склоне горы тридцать му прекрасной земли. А потом появились там семьи Вана и старины Суня. Так из нашей деревни на этой пустынной горе поселились три семьи, и в последние годы они обрабатывали там уже, пожалуй, му сто. Сколько они хлеба там собирали, не скажу, не знаю, но каждый год одной арендной платы вносили мне шестьдесят пикулей! А теперь за эту землю мне не то что шестьдесят пикулей, но и шесть шэн никто не заплатит.

Позапрошлый год в наших краях японцы да цзичжэнькуевские (гоминдановские) бандиты бесчинствовали, а тут ещё случилась большая засуха. За всё лето ни капли дождя не выпало, и земля лежала красная, растрескавшаяся. Да ты ведь обо всём этом и сам знаешь! Из двухсот семей нашей деревни кто помер, кто разбежался, и во всей деревне едва тридцать - сорок семей осталось. Как раз в это время пришёл ко мне Старый Чан попросить взаймы немного зерна. Он рассказал, что его соседи Ван и Сунь из - за голода вместе с семьями бежали в другие места. А вскоре и сам старина Чан умер с голоду, старуха его вместе с детьми вернулась к себе на родину в Линьсянь, и хутор на горе совсем опустел, больше там не было ни души. Вспомнишь об этом, досада берёт: надо было дать людям хоть немного зерна.

А осенью Восьмая армия повела наступление на укрепление японских дьяволов, и нам пришлось скрываться на хуторе Старого Чана. Ты и сам помнишь, весной в тот год никто не сеял, а всю осень шли такие дожди, что участок зарос высоким бурьяном - там легко было спрятаться.

В фанзе на хуторе никто не жил. Разросшаяся вокруг дома повилика заползала в окна. На стропилах крыши висело большое, похожее на кувшин осиное гнездо. В тот вечер все так устали, что, едва добравшись до хутора, повалились, как подкошенные. Один я не мог уснуть всю ночь.

Да и как было заснуть! Ты сам посуди: в деревне у меня всего три му земли под огородом, что за южной оградой. Да и что в них толку? Разве все мои доходы не поступали с этого участка на горе? Сердце у меня так и сжалось, когда я увидел, что там вместо хлеба растёт один лишь бурьян.

Осенью ни зёрнышка арендной платы мне никто, конечно, не внёс. А семья у меня привыкла жить широко. Недаром говорится: «Колокол во дворе храма, а звук его разносится далеко окрест». Честью своей дорожить надо. Зимой дочку выдавали замуж. Надо было за подарки свадебные отдаривать, готовить приданое, устраивать угощения для родственников, принимать зятя. Не хотелось лицом в грязь ударить, а стоило шаг ступить или рукой двинуть - всё деньги да деньги. А тут ещё и время такое тревожное: то японские дьяволы придут со своими поборами, то солдаты Цзи Чжэнь - куя с грабежами нагрянут. Ты сам понимаешь, где уж тут хоть горстке зерна сохраниться! Чтобы и самим есть и расходы разные оплатить, всё из одних и тех же закромов загребали. Скоро и в рисовом и в пшеничном закромах дно показалось. У меня у самого печень словно морозом сковало. Зимой я и дворника отпустил и повару расчёт дал. А семья у меня, сам знаешь, какая. Сынишке семь лет - кушать горазд, а работать не смыслит. Невестка твоя всю свою жизнь привыкла на кане сидеть и дожидаться, когда позовут обедать. Я сам без лошади дороги за ворота не знал. Так вот и жили все трое: не только ничего не производили, но и из готового - то сделать ничего не умели. Жена, если обед сварит или комнату подметёт, уже валится с ног от усталости. А мне на целый день хватало работы - покормить лошадь да сходить на базар. За целый день мы не успевали скосить пары травинок. Даже зерно смолот, и то нанимали работника.

На новый год у нас две недели гостил зять. Остатки зерна, что застряли на дне закромов, были подчищены. Мы с женой совсем затосковали. Я предложил было переехать на участок, который арендовала семья Чанов, но жена и слышать об этом не хотела. Она говорила, что жить на хуторе одним очень опасно.

Наступила весна. Соседи принялись таскать удобрения на поля.

«А что, не засеять ли нам те три му, которые у нас под огородом? - спрашиваю я жену. - Земля тут хорошая, можно собрать добрый урожай. Если жить поэкономнее, то его, пожалуй, и хватит, чтобы нам троим прокормиться».

Жена согласилась. На другой день пошёл я взглянуть на участок. На грядках всюду торчали остатки стеблей прошлогоднего перца и баклажанов. Я решил, что прежде, чем таскать навоз, надо их выполоть.

Мне это казалось сущим пустяком. Но кто же мог подумать, что обрабатывать землю - это не такое простое дело?! Не веришь, братец, так поди сам попробуй! Над несколькими грядками провозился я целое утро. Косил я стебли серпом - не косятся. Рубил топором - не рубятся: рубишь их с одной стороны, они гнутся в другую. Пробовал подсекать их мотыгой - тоже ничего не выходит: корни глубокие, ушли в землю, да и стеблей так много, что не развернуться, и под самый корень никак не достанешь. Три раза я бегал домой за разными инструментами, и все не годились. Наконец я придумал способ: сначала расчистил край грядки мотыгой, потом заходил с другой стороны, пригибал стебель к земле, наступал на него ногой и рубил топором. Но дело подвигалось медленно. Уж скоро обед, а я и одной грядки не сумел расчистить. К счастью, сосед мой Сяо Ган возвращался с поля с корзиной. Увидев, как я, ухватившись обеими руками за топорище, рублю стебли баклажана, он так и покатился со смеху, а я от стыда не мог головы поднять. Нахохотавшись, он сказал мне, что так не годится. Он поставил корзину на землю, взял мотыгу и стал мне показывать. И странное дело! Стебли баклажана ему не мешали. Как только стебель попадал под мотыгу, его как не бывало! Он только показал мне, как надо работать, а грядка уже была расчищена. А мне на это потребовалось целое утро! Потом он положил мотыгу, поднял на плечо корзину, а я продолжал расчищать грядки, стараясь во всём ему подражать. Но только там, где он выкорчёвывал куст за один - два взмаха мотыгой, мне приходилось делать пять - шесть ударов. Скоро на обеих руках вскочили водяные мозоли. Но я сжал зубы и продолжал работу. К обеду с участком кое - как было покончено. Однако я чувствовал себя таким разбитым, что, пообедав, проспал до ужина.

На другой день я было собрался возить навоз на участок, но плечи так ломило, что об этом было страшно подумать, и я послал набирать навоз жену. Только для неё это оказалось не по силам. Она как раз носила траур по своей матери. На ногах у неё были белые туфли. Ты только, братец, не смейся. Впрочем, ты ведь и сам знаешь свою невестку: она никак не могла допустить, чтобы на её белых туфлях, даже поношенных, чернело хоть одно пятнышко. Каково же ей было идти нагребать навоз! Но кому - то надо было всё - таки браться за эту работу. Отговориться ей было нечем, и, взяв лопату, она отправилась на конюшню. Шла она медленно, стараясь не испачкать свои белые туфельки. Делала шаг вперёд не раньше, чем отыскав на земле сухое местечко... Я смотрел ей вслед, с трудом удерживаясь от смеха.

В прошлые годы дворник таскал навоз из конюшни на огород. Теперь же дворника рассчитали, и к навозу, конечно, никто целую зиму не прикасался. Он слежался, и набирать его было трудно. Жена нажимала на лопату сверху, но лопата не шла. Она пыталась подцепить навоз, держа лопату горизонтально, но при таком положении большие пласты слежавшегося навоза перекатывались через край. Тогда жена перевернула лопату. Она пыталась соскребать верхний слой, но ничего не получалось. А тут ещё в довершение несчастья она оступилась и испачкала свои белые туфельки. Братец, не смейся. Угадай, что она сделала? Она отшвырнула лопату, в два прыжка выскочила из конюшни и принялась топать ногами, а затем носовым платком оттирать испачканные туфельки. Стоя в сторонке, я засмеялся, и чем больше я смеялся, тем сильнее сердилась жена. Долго она оттирала свои туфли, но жёлтые пятна так и остались. Тут она заметила вскочивший на ладони большой водяной пузырь. Это окончательно вывело её из себя, и с громкой бранью она скрылась в фанзе. Чувствуя себя виноватым перед женой, я решил сам взяться за дело.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.