Он надел мундир, застегнулся на все пуговицы, надел шинель. Затем снял с гвоздика кивер и подошел к зеркалу. Оно стояло на ящике из - под колониальных товаров, превращенном в бельевой и одновременно книжный шкаф.

Нахлобучив на голову кивер, Достоевский озабоченно стал пристегивать чешуйчатую застежку. Светлоглазое отражение - скуластое, простонародное, веснушчатое - глянуло на него из зеркала. Он шевельнул тонкими губами и беззвучно прошептал: «Сильно каторжный...» Так называли себя острожники в Омске, по - своему переделывая официальную формулу «ссыльно - каторжный». Ему нравилась эта лукавая переделка, но сейчас он решительно не хотел, чтобы стряпчий посчитал его за каторжника. Может быть, поэтому он и преувеличивал так свое солдатское усердие, возясь с чешуйчатой застежкой кивера и с крючками тесного в воротнике «мундира.

И вдруг рот его злобно покривился...

К черту стряпчего, к черту постыдный трепет! Он солдат, хоть и штрафной, но солдат. И пусть только ярыжка попробует не посчитаться с этим!

Улица предстала перед ним со своими темными домами, похожими на бревенчатые терема.

Семипалатинск - Семпалатный, как говорят здешние... Никогда не помышлял отставной инженер - поручик об этом дальнем городке. Кажется, он даже не слыхал о нем, а вот судьба взяла, да и швырнула его сюда. И надолго швырнула, может, навсегда.

Нет, не навсегда, не навсегда! Вернется же он когда - нибудь в непостижимый я мучительный город, в город глухонемой мечты своей, в Петербург!...

Но об этом сейчас не следует думать.

Он притворил калитку я зашагал по направлению к Иртышу.

Широкая полоса замерзшей реки обозначена сугробным валом, над которым курится синевато - белый дымок поземки. Дом купца Степанова стоит на самом берегу, чуть левее оврага. По дороге можно зайти к Исаевым, крюк небольшой. Но у Исаевых довольно и своих забот: только вчера Марья Дмитриевна, бедная, призналась, что ей пришлось заложить дьячку Хлынову серебряные ризы от икон, тех самых икон, которыми восемь лет назад ее благословили к венцу.

Восемь лет назад, то есть в 1846 году. Как давно я как недавно это было! Восемь лет назад он переживал упоительную радость неожиданной и шумной славы. Выл он тогда признан законным наследником Гоголя и светлой надеждой русской литературы. Высокопоставленные люди искали чести знакомства с ним, никому дотоле неведомым отставным инженер - поручиком. Все это было, было, а теперь вот надо страшиться какого - то стряпчего, который и разумом, наверное, темен и видом звероподобен, как омский плац - майор, грязная каналья, свирепый тюремщик Кривцов...

Но в сторону, в сторону все это. Вот и дом Степанова. Заборы его высоки, калитка темна.

Гремят тяжелая щеколда, лохматый пес позвякивает железом, верхнее кольцо цепи скользит по толстой проволоке, протянутой от конюшни к забору - Как похож этот раздирающий звук на кандальный звон каторги!

Достоевский старательно обчищает сапоги и входят в сени. Стряпчий, должно быть, квартирует в «чистой» половине дома. Достоевский нашаривает в темноте дверь и негромко, но твердо стучится.

Звучный голос отзывается яз комнаты. Светлая надежда литературы русской, наследник великого Гоголя отворяет дверь и, обернувшись невзрачным солдатиком, с казенной готовностью рапортует:

- Рядовой Достоевский по вызову прибыл!

2

«В солдатской шинели я такой же пленник, как и прежде...»

Из писем Достоевского.

Едва он произнес немудреную формулу, как произошло настоящее чудо: человек с обветренным и очень молодым лицом, на котором странно было видеть темные и будто наклеенные бакенбарды, торопливо поднялся с дивана и шагнул к солдату.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.