Я с интересом разглядывала публику. Едва дверцы автобуса захлопнулись с визгом, пассажиры в автобусе стали обживаться. Сидящие досыпали. Стоящие разговаривали. Кондукторша, моргая узенькими черными глазками, покрикивала:

— Получите свежие, утрешние! Берите, пока по пятаку штука...

Я передала гривенник через головы, и скоро билет и сдача вернулись ко мне. С широкой корявой ладони в мою ладонь бережно, осторожно, пересыпаются копейка за копейкой. И я тоже бережно ссыпаю их в сумку. Я смотрю на человека с корявыми ладонями. Он высокий, с круглыми от сутулости плечами, в старой тенниске на «молнии» и совсем седой. Лицо какое-то выпуклое, все в нем крупно: нос, рот, твердый подбородок. Он похож немного на моего отца, только глаза другие: очень спокойные, уверенные, очень твердый, сосредоточенный взгляд.

Почему у моего отца не такие глаза?

Мы вышли с ним на одной остановке и вошли в одну и ту же проходную. Интересно... Потом мне пришлось еще раз войти в отдел кадров. Начальник Сливкин страдал астмой, тяжело дышал и время от времени издавал носом хрюкающий, короткий, сердитый звук. В комнату вслед за мной вошла еще одна девочка — розоволицая, светленькая, в сером беретике, с ласковыми, глупыми глазками. Сливкин посмотрел на нее, на меня. Девочка была в платье с оборками, в туфлях на пуговках, а у меня в косе лента.

— Вы, наверно, в школу с пяти лет пошли? — с горечью спросил Сливкин девочку в берете. — Ну что мне с вами делать! И так план валим...

Он отвел нас в комнату охраны, и там мы получили табельные номера. Такие, как в раздевалке дают, — тоже с дырочкой. На жести моего жетона было выдавлено «253». Мы сбросили свои номера в ящик. Они упали с глухим стуком: в ящике уже полно номеров — значит, смена, должно быть, уже началась. Часов-то у меня нет. Вот когда заработаю...

Скорей бы вели в цех, на рабочее место. К станку.

— Я пить хочу, — тоненько сказала вдруг девочка в берете.

Сливкин с каким-то испугом посмотрел на нее и попросил охранника налить ей воды.

— Кипяченая? — спросил он. — У нас же тут детский садик теперь.

Мы пошли получать инструктаж по технике безопасности.

— Ноги не поломайте там! — крикнул Сливкин нам вслед. — Курбатова Зоя Матвеевна, присмотри за Шеиной Галиной Петровной.

Шеина Галина Петровна еще больше налилась румянцем.

— Значит, тебя Зоя зовут? — спросила она у меня.

Догадливая... Потом нас сдали в автоматно-прессовый цех — Виктору Павловичу, мастеру. Мастера этого, как я потом узнала, фамилия была Журавлев, но звали его Журавль. Это ему подходило: из-под укороченного халата ноги кажутся особенно длинными. В кармане у Журавля авторучка. Увидев нас, он поднял и опустил ее, как бы промерил дно кармана. Как потом я поняла, это означало, что у него плохое настроение. Похоже, ни у кого не вызвало восхищения/наше появление. Журавль, впрочем, был с нами хотя и хмур, но вежлив. Опять мы расписывались в каких-то толстых журналах, а потом мы с Галей щека к щеке, стоя коленками на стульях в конторке мастера, читали инструкцию. Журавль отчеркнул ногтем, докуда, «вот, до Шишова читайте». Когда дочитали, оказалось, что Шишов — это заместитель начальника цеха. Его подпись как раз и стояла под инструкцией. Журавль на лицо был симпатичный, черноглазый, но держался с нами как-то не так, ну, не как со взрослыми. Спрашивает: «Прочли?» «Да». «Что запомнили?» Меня зло взяло: «Что работу, не имеющую к нам прямого отношения, мы выполнять не обязаны». Брови у него встали на лбу, как два тире (или дефиса?). Удивился.

— Но, между прочим, — сказал он, берясь за свою ручку, — пока свободных станков нет... И вам придется тут просто делать то, что скажут. На производстве неважных дел нет. Чистота в цехе — тоже залог выполнения или перевыполнения плана. Тряпка — тоже серьезный инструмент.

В общем, после всех этих разговоров взяли мы швабры, ведра, тряпки, обернулись кусками ватмана, шпагатами их привязали и пошли в цех.

Меня прямо жгло от стыда. Надо же! Уборщица! Да на кой это мне! Завтра же сбегу! И у Галины на ресницах повисли слезы. Пол в цехе был из старой плитки, масло, тавот въедались в трещины: трешь-трешь — никакого толку, только размазываешь. Да еще смотрят кругом, от этого вообще все из рук валится. Вдруг одна девчонка, с «халой» на голове, выключает станок — и к нам:

— Эй, вы! Керосинчиком плесните — пойдет...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.