Зачинатель революционной агитации

И Лежнёв| опубликовано в номере №325, январь 1940
  • В закладки
  • Вставить в блог

Вспоминая свои юные годы, Александр Иванович Герцен писал в «Полярной звезде» в 1862 году: «Тридцать лет тому назад Россия будущего существовала исключительно между несколькими мальчиками, только что вышедшими из детства, до того ничтожными и незаметными, что им было достаточно места между ступней самодержавных ботфорт и землей, а в них было наследие 14 декабря, - наследие общечеловеческой науки и чисто народной Руси. Новая жизнь эта прозябала, как трава, пытающаяся расти на губах непростывшего кратера.

В самой пасти чудовища выделяются дети, не похожие на других детей...»

Герцен ясно сознавал свое место в истории русской революционной мысли. В столетний юбилей со дня рождения Герцена, 8 мая 1912 года, Ленин подтвердил это: «Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию».

Великий революционер ясно сознавал и свое историческое призвание. Он нисколько не обольщался мыслью, будто действительно знает пути дальнейшего развития России, будто имеет уже готовую программу. Много раз подчеркивал он, что будущее «не устроится по нашим мыслям», и ясно сознавал, что его задача сводится лишь к первым поискам правильного пути и к непосредственной революционной агитации против удушающего самодержавия и крепостного права.

В обоих направлениях - в поисках правильного революционного пути и в развертывании агитации - Герценом сделано колоссально много. И это опять - таки признал Ленин. Он писал:

«В течение около полувека, примерно с 40 - х и до 90 - х годов прошлого века, передовая мысль в России, под гнетом невиданно дикого и реакционного царизма, жадно искала правильной революционной теории... Марксизм, как единственно правильную революционную теорию, Россия поистине выстрадала полувековой историей неслыханных мук и жертв, невиданного революционного героизма, невероятной энергии и беззаветности исканий, обучения, испытания на практике, разочарований, проверки, сопоставления опыта Европы».

Слова эти в очень большой мере относятся к Герцену. Он был одним из первых, кто после декабристов подверг себя испытаниям тюрьмы и ссылки. Он был одним из первых русских революционеров, кто ушел в эмиграцию и заграницей беззаветно искал правильной теории, разочаровывался, «сопоставлял с опытом Европы». На улицах Парижа он был непосредственным свидетелем революции 1848 года. Как личное горе переживал он каждую неудачу восставшего народа: «Да, я плакал на июньских баррикадах, еще теплых от крови». После поражения революции он кричал: «Проклятие тебе, год крови и безумия, год торжествующей пошлости, зверства, тупоумья. Проклятие тебе!» Это он писал: «Дать волю речи, слезам, мысли, желчи...»

Герцен был великий живописец своей эпохи, пережитых им событий в России и Европе. С высоким лиризмом, голосом, перехватывающимся от волнения, поведал он нам свои «Былое и думы», рассказал о наглой свирепости российского царизма и кнутобойном изуверстве отечественных помещиков, о предательстве западной буржуазии, которая возвела эксплуатацию пролетария в систему, которая «эгоистически труслива и может подняться до геройства, только защищая собственность... барыш».

Вместе с тем Герцен был и великий мыслитель, понявший диалектику Гегеля как «алгебру революции», вплотную приблизившийся к диалектическому материализму.

Вторым и важнейшим подвигом жизни Герцена было создание «русского печатного станка» в Лондоне, откуда на всю Россию звучало бесцензурное слово «Колокола». «Предшественницей рабочей... печати, - писал Ленин, - была тогда общедемократическая бесцензурная печать с «Колоколом» Герцена во главе ее».

Перед лицом этих выдающихся заслуг отступают на задний план ошибки Герцена, его идеализм в вопросах общественной жизни и истории, его проповедь «русского социализма», в котором, по словам Ленина, не было «ни грамма социализма». Говоря о колебаниях Герцена между демократизмом и либерализмом, Ленин отмечал, что «демократ все же брал в нем верх».

Поистине Герцен был пушкинским «Пророком», который «глаголом жег сердца». Сильные и злые удары наносил он старому миру и приветствовал новый. «Можно ли довольствоваться шептанием на ухо, когда сон так глубок, что его едва - ли рассеешь набатом», - говорил Герцен. В другом месте он писал: «Акт нашего возмущения и есть наше деяние».

Когда реакционер Б. Н. Чичерин обратился к Герцену с письмом, в котором, свидетельствуя об огромном влиянии «Колокола», о том, что он «сила и власть в России», обвинял издателя во вреде, наносимом отечеству, Герцен ответил:

«Мы хотели быть протестом России, ее криком освобождения и криком боли, мы хотели быть обличителями злодеев, останавливающих успех, грабящих народ, мы их тащили на лобное место, мы их делали смешными, мы хотели быть не только местью русского человека, но его иронией... Мы книгопечатальщики «значительной части людей, страдающих в России».

... Нам принадлежит честь почина и честь успеха, а вовсе не монополь».

Слова эти звучат гордой правдой.

Как же формировался идейно Герцен, как прошли его юные годы? Как превратились мальчики, умещавшиеся «между ступней самодержавных ботфорт и землей», в могучих революционных бойцов? Советскую молодежь интересует, конечно, в первую очередь этот вопрос.

Тема становления человека, его идейного и нравственного формирования всегда живо интересовала и самого Герцена. Он много раз возвращался к ней в «Былом и думах», в своих письмах и дневниках, в «Записках одного молодого человека».

Александр Иванович Герцен был любимым сыном богатого помещика И. А. Яковлева. Но он был «незаконнорожденный», а в те времена, да еще в барски - аристократической среде, это создавало «ложное положение». Любознательный, живой, крайне впечатлительный мальчик узнал и почувствовал это очень рано. Детство проходило среди взрослых. Мальчик сдружился с крепостной прислугой. Впоследствии Герцен рассказывал: «... Передняя с ранних лет развила во мне непреодолимую ненависть ко всякому рабству и ко всякому произволу.

Бывало, когда я еще был ребенком, Вера Артамоновна (няня Герцена. - И. Л.), желая меня сильно обидеть за какую - нибудь шалость, говаривала мне: «Дайте срок, вырастете, такой же барин будете, как другие». Меня это ужасно оскорбляло».

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены