Однажды было задано домашнее сочинение на тему из эпохи Кромвеля. Фурманов, строго придерживаясь исторических фактов, написал яркое, смелое и страстное рассуждение о революции. Иван Васильевич, возвращая ему сочинение (объёмом в целую тетрадь), говорил:

- Я вам поставил двойную отметку: пять - за изложение, за слог, и единицу - за смысл, за содержание. Суждения ваши возмутительны и должны явиться предметом особого разбирательства на заседании педагогического совета.

- Но ведь английская революция, как и французская, как и наш 1905 год, - исторический факт, - ответил со своим обычным спокойствием Фурманов.

Иван Васильевич нахмурился.

- Во-первых, не революция, а бунт, а, во-вторых, сии печальные факты мы должны расценивать так, как они расцениваются в учебниках, рекомендованных министерством... - Иван Васильевич снова перешёл на соболезнующий тон. - Одуматься, одуматься надлежит: на краю бездны, над самой стремниной стоите, молодой человек! Сами помыслите: вы заканчиваете реальное училище, поступаете в университет, выходите постепенно на стезю служения отечеству и престолу... Помните молитву: «Родителям на утешение, церкви и отечеству на пользу»?.. А какая может быть польза от тех идей, к которым вы столь пагубно пристрастны? - Иван Васильевич вздыхал и жмурился. - Не польза, а сплошной вред!... Попадёте на студенческие сходочки, запрещённую литературу будете почитывать, за литературной пойдут практические зловредности, а там, глядишь, казённые харчи, серая бескозырка, а за сим - матушка Владимирка, «слышен звон кандальный» и прочая и прочая.

Фурманов слушал Ивана Васильевича с чуть заметной улыбкой, насмешливо сверкая умными карими глазами. На перемене он говорил своим друзьям:

- Бедная чиновничья душа!...

Скупой издатель

Фурманов жил неподалёку от училища, на захолустной улице, которая называлась тогда Солдатской. Небольшой домик, в котором он снимал комнату, выходил окнами на реку Казоху (приток Волги). В его комнате всё сверкало чистотой: и кровать под байковым одеялом, и стены в синих обоях, и широкие окна, протёртые до перламутрового блеска. На столе, застланном голубой бумагой, стояла керосиновая лампа с голубым абажуром, в симметричном порядке лежали книги. Тут были Пушкин и Толстой, Тургенев и Чехов, Шекспир и Гёте, Белинский и Добролюбов, Чернышевский и Писарев, Ключевский и Соловьёв. Были сборники «Знание» с произведениями Горького, журналы, где печатались Бунин и Ал. Толстой, Куприн и Ценский, Вересаев и Серафимович. Среди книг стояли две фотографии в узорных рамках из тёмно-розового орехового дерева. На одной была снята «тройка борзых» - Фурманов, Румянцев, Шорнин, - на другой - гимназистка Наташа Л.: тонкое, чуть удлинённое лицо, большие глаза, длинные косы.

Время у Фурманова было строго рассчитано. После обеда он готовился к занятиям на следующий день, а потом шёл на уроки: у него было трое учеников. Фурманов был сыном очень бедных родителей и жил на собственные средства, которые давали ему уроки в купеческих семьях и, частично, работа в местной газете «Кинешемец». В газете Фурманов печатал под различными псевдонимами очерки и фельетоны - иногда на очень острые местные, бытовые и общелитературные темы.

В сумерки, возвращаясь с уроков, Фурманов часто заходил в редакцию. Там его встречал редактор М. А. Горбатов, бывший студент, исключённый из университета за «политическую неблагонадёжность», - молодой, худощавый человек в пенсне, в неизменной чёрной рубашке «фантази». Горбатов давал Фурманову темы, читал ему свои стихи (он широко печатался в изданиях Поволжья). Иногда он показывал только что полученное письмо, написанное прямым, крупным, очень разборчивым почерком.

- Вот это человек-Алексей Максимович Горький! - говорил с восхищением Горбатов. - Пошлёшь ему отсюда, из глухой провинции, стихи или рассказ - и быстро получишь подробный ответ: он и отечески пожурит и всегда поддержит. Это писатель и друг!

Горбатов благодарно и любовно смотрел на большой портрет Горького, висевший над редакционным столом.

- А какая радость читать Горького! - отзывался Фурманов. - Читаешь - и всё больше хочется жить, учиться, работать и бороться...

Здесь же, в редакции, Фурманов встречался с другим бывшим студентом, только что вернувшимся из политической ссылки, - большевиком-подпольщиком Григорием. Он знакомил Фурманова с боевым учением Маркса, с социал-демократическим (большевистским) движением, с практикой классовой борьбы на местных фабриках и заводах.

Приходилось встречаться Фурманову и с издателем газеты Д. Н. Аверьяновым.

Увидев входившего Фурманова, он любезно (и чуть настороженно) улыбался, подавал руку:

- Моё вам почтение, молодой человек. Чем могу служить?

- Гонорар не мешало бы получить, - говорил Фурманов.

- Гонорарий? - протяжно вздыхал Аверьянов, делая печальное лицо. - А, может быть, книжечками или карандашами возьмёте? Для вас это вещь столь же необходимая, сколь и деньги.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.