Треснувший колокол

— Выходит, с рабочей и безработной Америкой вам встретиться помешали?

К. СЕВЕРИНОВ. Мешали. Но совсем помешать невозможно. Состоялись встречи... показательные вроде. О двух расскажу. Первая — в Дейтоне, в штате Огайо, на заводе текстильного машиностроения. Нас и по заводу-то чуть ли не в автобусе возили. Темп стремительный — от станка к станку, как по конвейеру. Но вдруг в этом

«экскурсионном конвейере» какая-то заминка вышла. И мы подошли к одному рабочему. Подсобник. Руки жмем, улыбаемся друг другу. Иногда и двух слов достаточно, чтобы в человеке главное увидеть. Сразу видно: рад он нашей встрече. Только разговоров долгих у нас не получилось: «конвейер» снова включили. Между прочим, спросил я у него о заработке. Говорит: сорок долларов в неделю. Нас в другой цех пригласили, а к этому подсобнику через некоторое время подошла группа наших опоздавших товарищей в сопровождении представителя администрации. Это мы уже потом, вечером, выяснили. Снова улыбки, рукопожатия. И кто-то тоже заработком поинтересовался. Покосился он на провожатого и отвечает: восемьдесят долларов. Знаете, после этого случая у меня интерес к разным официальным экскурсиям значительно ослаб. Какой может откровенный разговор получиться, если рабочий больше смерти боится, что его уволят? А безработица, факт, хуже смерти. Это нужно видеть. Помнишь, Саша, первый день в Нью-Йорке? Никогда не забуду. Представляете: задворки какого-то тяжелого, мрачного здания. Вдоль глухой стены бумажные кули с мусором, помойка. И около десятка людей старательно — нет, не жадно, не алчно, а именно старательно, обстоятельно — роются в отбросах, выискивая что-нибудь съестное. Первое впечатление такое, что они работают, Зрелище невыносимо тягостное. Я знаю, не мы первые видели такое. Но мы лично видели впервые. И я не могу об этом не рассказывать. Не могу и забыть.

А. КОВЫЛЬНИКОВ. А я еще не могу забыть Вашингтон. Тамошних безработных. Около гостиницы, в которой мы остановились, строили какое-то здание. Идем ли мы на экскурсию, возвращаемся ли — все проходим мимо забора, огораживающего стройку. На второй день, или на третий начинаем замечать, что нам одни и те же люди попадаются. И вчера они стояли, прислонясь к забору, и сегодня. Не помню, уж кто, кажется, Акиф Джафаров, нефтяник иэ Баку, спрашивает их: чего, мол, ждете? Они наверх, на леса, показывают. Разговорились, и нам, признаться, жутко стало. Ждут эти бедняги работу, а работу эту они смогут получить только тогда, когда кто-нибудь из их же товарищей шею себе сломает. А это вполне вероятно, потому как о страховке там особенно не беспокоятся. И вот они стоят целыми днями у забора и смотрят, задрав головы, на леса. И чуть какой несчастный случай, бегут со всех ног в контору: работа есть! Вот что такое безработица. Сегодня в США более пяти миллионов рабочих выстроились у забора. Ждут своего часа. Кому-то из них завтра повезет. Но ведь его везение — трагедия для кого-то другого.

— 1963 год, несомненно, войдет в историю США как год «негритянской революции». Каковы ваши впечатления о характере этого движения?

К. СЕВЕРИНОВ. Мы не были ни в Алабаме, ни в Луизиане, ни в Техасе. Наш маршрут был проложен вдалеке от этих расистских заповедников. Но за месяц мы убедились, что совершенно неверно связывать негритянский вопрос только с южными штатами. Расистские язвы разъедают всю Америку. Я не специалист в истории США и незнаком со всеми событиями гражданской войны прошлого века, закончившейся освобождением негров. Но о событиях, предшествующих ей, я хорошо знаю по книге Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома». И я хорошо запомнил, как беглые рабы с южных плантаций пробирались в штат Огайо, где их ждала свобода. Когда я читал книгу, то, конечно, не думал, что когда-нибудь сам окажусь в штате Огайо. Что же я узнал и увидел в этом штате? Узнал я, что на берегу реки Огайо до сих пор охраняется, как исторический памятник, хижина человека по имени Логан, помогавшего беглым рабам и ставшего прототипом одного из героев Бичер-Стоу.

А увидел? Я увидел, что же такое дискриминация в рядовом американском городе Йеллоуспрингсе. Она Не бросается сразу в глаза. Она незаметна, потому что въелась в плоть и кровь обиходной жизни. Маленький пример. Рядом с домом, где Мы жили, была парикмахерская. Хозяин — на вид вполне добродушный, как будто приветливый парень. И мы невероятно удивились, узнав, что он отъявленный расист, наотрез отказывается обслуживать негров. И узнали мы об этом за день до отъезда, увидав у порога парикмахерской людей с транспарантами. Группа честных американцев призывала бойкотировать заведение расиста.

И все же надо сказать, что главное проклятие дискриминации не в табличках «только Для белых». С этими омерзительными атрибутами расизма мы сталкивались часто. Но столкнулись и с другим. У меня было несколько встреч с рабочими-неграми.

Вернее, с безработными. Это встречи не на заводе, на улице. О безработице мы уже говорили. Нужно добавить, что среди негров процент безработных намного выше, чем среди белых. Почему? Мы этим интересовались. Безработица поражает прежде всего малоквалифицированных и неквалифицированных рабочих. Их увольняют в первую очередь. Возможностей же получить профессиональное или обычное образование у негра меньше, чем у белого. Кто пополняет сейчас армию безработных? Дети безработных, те, кто не имеет ни средств на продолжение учебы, ни знании, ни опыта для устройства на работу. В Америке негры — наиболее эксплуатируемая часть населения. В этом главная суть дискриминации.

А. КОВЫЛЬНИКОВ. Когда мы были в Гарвардском университете, я спросил у одного из профессоров, почему у них почти нет негров-студентов. Так знаете, что он ответил? Он развел руками. «Очень трудно найти среди негров людей с необходимой подготовкой». «трудно найти»! Выходит так, что у них в университете никакой сегрегации нет. Они бы и рады негров учить, даже ищут, бедняги, негров и не могут найти. Подготовка не та!

А что значит подготовка? Были мы на экскурсии в школе. Во втором классе, по-нашему. Там же, в Кембридже. Тоже на первый взгляд никакой сегрегации. «Мы на цвет кожи не смотрим», — директриса заявляет. «А почему, — спрашиваю, — у вас в одной комнате все больше одни негритята, а в другой раз, два — и обчелся?» Выясняется, что они семилетним ребятишкам устраивают проверку умственных способностей и общего развития. И сын инженера оказывается способнее сына безработного. Рассаживают их по разным классам, и уж потом это разделение действует всю жизнь. «Способных» учат и натаскивают, а «неспособных»... да ими просто никто не занимается. Тому, кто родился в трущобах, да еще негром, получить образование в нынешней Америке очень трудно. Некоторые наши собеседники, считающие расизм позором Америки, уповают на законопроект о гражданских правах, который сейчас застрял в конгрессе. Честно говоря, нам вообще не очень понятен смысл этого законопроекта. Разве равноправие всех граждан США не гарантировано конституцией и прославленным Биллем о правах? И оттого, что конгресс подтвердит право(!) негров учиться вместе с белыми во всех штатах «свободной» Америки, возможностей воспользоваться этим правом у негров не прибавится. Ведь в подавляющей массе негры — самые бедные слои населения, а при капитализме бедняку мечтать об образовании — пустое дело.

Мы много спорили с американцами, главным образом с преподавателями колледжей. Почти все они не уставали повторять: согласитесь, мол, что Америка — очень богатая страна. Мы пробыли месяц в этой богатой стране и увидели, что действительно в Америке немало богатых и очень богатых людей. Но бедных гораздо больше. Президент США признал, что 32 миллиона американцев «все еще живут на грани нищеты». Хороша грань! Вот цифры, записанные со слов американского профессора экономики: 41 процент американских семей имеют доход ниже прожиточного минимума, а каждая пятая семья зарабатывает менее половины прожиточного минимума. Это не грань нищеты. Это самая безысходная нужда.

— Вы упомянули о своем посещении Гарвардского университета. Не могли бы вы подробнее остановиться на своих встречах со студентами и учащимися?

К. СЕВЕРИНОВ. Американские студенты, как, наверное, и все студенты мира, — народ веселый и непосредственный. Они ценят хорошую шутку, и, когда во время дискуссии удается найти остроумный аргумент, зал моментально откликается аплодисментами. Что нас поразило в Гарварде? Это огромный учебный центр, превосходно оснащенный лабораториями, библиотеками, стадионами. Большой штат весьма квалифицированных преподавателей. Вообще богатый университет. И для богатых. Каков там подбор студентов? Я уже говорил, что негров почти нет. Очень мало девушек. Не встретили мы и студентов пролетарского происхождения.

А. КОВЫЛЬНИКОВ. Между прочим, плата за обучение в университете высока не только для детей рабочих, но и для детей американцев побогаче, тех, кого принято называть средними. Я спрашивал у одного из руководителей университета, профессора Пайса, сколько студентов из числа поступивших на первый курс получают диплом. Он ответил, что 40 процентов отсеиваются. Почему? «Замужество, деньги и другое». Он сказал «деньги», имея в виду, конечно, отсутствие денег.