Талант быть талантом

Федин пристально наблюдает, как – от Пушкина, Толстого, Чехова и других «вечных спутников» до современников – для большого писателя форма, будучи неделимой с содержанием, служит средством для выражения идеи, мысли и чувства. Задач формы, как таковой, не существует.

«Точность слова является не только требованием стиля, требованием здорового вкуса, но прежде всего – требованием смысла», – не перестает утверждать Федин, великолепно зная пленительную и разящую силу слова, наделенный ею в избытке.

Враг красивостей, словесных безделушек, кокетства, он убеждает: для писателя работа над словом ПОЖИЗНЕННА. Какой-то очень оптимистический смысл заключен в призыве к пожизненной работе над языком, без которого нет писателя. Значит, покуда ты жив, не существует границ совершенствования.

В своих заметках я хочу говорить о том, что составляет в книге Федина ОСНОВНОЕ. Это глубоко личный и обобщенный портрет писателя-современника, с его обширнейшей культурой, умным, нравственным талантом и огромным опытом труда.

Масштаб таланта прямо пропорционален масштабам труда. Статьи Федина о писательском труде, при их лаконизме и профессиональной деловитости, исполнены пафоса благоговейного, аскетически строгого, неумолимо взыскательного отношения к труду.

...«Литературная газета» все молчит.

Я отправляю Константину Александровичу свои заметки и получаю ответ:

«9.П.1958, дача. Дорогая Мария Павловна, спасибо большое за то, что прислали мне свою статью. Разумеется, она радует меня, и мне приятно, что она написана рукой писателя, Вашей рукой. Она слишком похвальна, слишком щедра и «безусловна» – я это хорошо понимаю. Но она продиктована одним порывом, и преувеличения ее невольны, – их хочется допустить. И, конечно, мне хотелось бы допустить их больше, чем кому-нибудь еще.

Я думаю, Вы правы, что они не будут допущены. Трехмесячное гробовое молчание о книге подтверждает это. Для ее судьбы было бы благодетельно, если бы автор был обруган. Но это означало бы успех, который опасен для каждого, кто сейчас предусмотрительно замалчивает книгу.

Шлю Вам, Мария Павловна, товарищеский привет и еще раз благодарю Вас. Уважающий Вас Конст. Федин».

Характер человека, бесконечно взыскательного к себе, понятый мною в жизни и при чтении книги, предстает и в этом письме.

Мои заметки в конце концов были опубликованы. После книга «Писатель. Искусство. Время» получила множество статей и рецензий, прекрасно оценивающих труд Федина, безусловно, глубже, чем я, но мое выступление было первым, и я радуюсь этому. И помню радость Константина Александровича. Благородный, скромный, благодарный человек! Очень верный.

После этого эпизода его доверие ко мне укрепилось, может быть, отчасти возрос интерес. Во всяком случае, сам он с каждой встречей был все интереснее, и как много выпало на мою долю содержательных бесед с выдающимся писателем!

Перечислить все темы их невозможно, но отчетливо помню не однажды рассказанную им молодость Константина Александровича и в немецком плену первой мировой войны, тоску о России, Саратове,, Волге, поразительную встречу после плена с Родиной, которая, когда он ее четыре года назад оставлял, была хмурой, смутной, молчащей, с тысячами тысяч соломенных деревень, лабазами, чиновничьими фуражками и погонами жандармов в городах, а теперь – крушащая и ломающая старое, дерзающая, творящая революцию.

А как чудесны были рассказы Федина о Горьком! Как взволнованны, мудры и проникновенны суждения о литературе прошлого и современной литературе, которую он знал досконально! Руководя одно время семинаром прозаиков в Литературном институте имени Горького, Константин Александрович понял и воспитал немало молодых, интересных талантов. До самого конца, до своей тяжкой болезни он любил открыть новый талант и обрадоваться ему. Вот он пишет мне об одном в ту пору совсем молодом поэте: «...Сильная педаль. Россия и я. Что равнозначно перифразе: Я и Россия. Но очень талантливо. Очень торопливо. Почти вскачь. Нервически зло. И, однако, с прорывающимся нежным и требовательным чувством к родной земле. Если бы поменьше мессианства и побольше строгости к стиху – как поражал бы этот талант!»

Письмо писано летом 1963 года. Заканчивается оно: «Я – в хаосе. В угнетении. Ничего кроме – должен, должен, должен! Тощища. И притом – собачья духота. Ваш К. Ф.»

Признание в угнетенности – минутно, а вот трижды повторенное «ДОЛЖЕН» есть характеристика ежедневно исполняемых общественных и гражданских обязанностей Федина, что особенно в его положении руководителя Союза писателей страны не могло временами не утомлять. А обязанности нравственные, какие он сам перед собой ставил!

Я не раз была свидетелем пристальной заинтересованности Константина Александровича Федина судьбой писателя, когда работала в приемной комиссии.

«Уважаемая и дорогая Мария Павловна! – пишет Федин. – Не откажите поинтересоваться жизнью и литературной судьбой детской писательницы Ольги Васильевны Перовской. Она собирается дать Вам некоторые последние свои произведения для детей среднего возраста. Почитайте, посоветуйте, что следовало бы сделать, чтобы вещи заинтересовали Детгиэ. Очень прошу Вас помочь т. Перовской. Уважающий Вас Конст. Федин».

Или: «...Очень прошу Вас познакомиться с письмом т. Н. Велеховой и с ее делом о приеме в СП... Мне думается, секция критики не напрасно рекомендует принять ее в Союз».