Следы динозавра

Н Огнев| опубликовано в номере №76, апрель 1927
  • В закладки
  • Вставить в блог

Продолжение

СОДЕРЖАНИЕ ПРЕДЫДУЩЕГО. Французский профессор палеонтолог Дормье едет через Москву в Монголию с целью научных исследований в Центральной Азии. Вместо скоропостижно умершего помощника с профессором едет переутомившийся от культурной работы комсомолец Свистунов и его приятель Френкель. В Монголии у встречного бродячего ламы профессор узнает, что где-то на северо-востоке живет «дракон». Предполагая, что речь ноет о законсервированном динозавре, профессор захватывает ламу с собой, но в Улан-Батар-Хоот ламма скрывается. В пустыне Гоби Свистунов случайно находит яйцо динозавра, но у Великой Китайской Стены под руководством сбежавшего ламы на путешественников нападают хунхузы, и экспедиции приходится бросить весь караван и едва удается спастись, да и то с помощью китайской милиции - миньтуанов. Уже на китайской стороне Стены профессор в поисках динозавра пытается производить изыскании на маковой плантации принадлежащей англичанину Джонку. Джонс берет профессор а к себе, а Френкеля и Свистунова велит задержать в деревне. Ночью на деревню нападает белогвардейская банда, и Свистунов, пытаясь сопротивляться, падает от страшного удара по голове.

18. Свистунов и неподвижность

Уже давно качалась над Васькой пасть темная и зловещая, пасть немыслимого, состоящею из одной черной массы, дракона; может быть, динозавра. Пасть покачивалась, хлюпала, угрожала. И смердело из этой из ста стервяным запахом падали, конским навозом, тленом. Изредка подкрадывались или внезапно налетали грохоти, проносились где-то в бездне над пастью; уносились они, - и вновь равномерно хлюпала пасть.

А вот сам Васька Свистунов был неподвижен. То, что было когда-то его движением, свойством его, Васькина, организма, - провалилось в ту же мрачную бездну, из которой теперь выпячивалась и хлюпала пасть.

Ужасное же было в том, что Васька хотел двигаться - и не мог! Пробовал хоть рукой шевельнуть - и не осилил! Напряг всю силу воли - и остался на месте! Как будто всему, что когда-то неслось вместе с Васькой в безграничные просторы жизни, побеждало, разрушало, строило, - всему пришел смертный конец, каюк, амба.

И когда дошло все это от восприятия до ощущения, и когда уловило это Васькино сознание, то сразу внутри все как будто успокоилось, а сознание начало действовать: подсчитывать, взвешивать, определять.

Да. Вот. Как же. Была Москва.

Была остановленность в работе.

Апатия. Разрушение нервных клеток, - так сказал врач.

Потом - Френкель. И еще... профессор. А потом что?

Да. Этот... как его - манголенок; почему он блестит как яркий луч со своим кимовским знаком? Та-ва-ли-ся... Славный парнишка!

Бесконечная пустыня. Степь. Миражи. Караван... без конца караван.

Потом хунгузы, стрельба. Лама. Бегство.

Ночь такая же черная... как пасть. Да не пасть это вовсе! А что?

Потом... потом плантация. Этот британский сукин-сын, и еще... китайская деревня... А потом все провалилось в пасть. Да не пасть это!

- Так нет же, нет, не хочу! - внезапно вспыхнув огнем, сказало Васькино сознание. - Не хочу неподвижности! Не могу перенесть неподвижность! Да, мало того: неподвижность. И московской остановленности тоже не хочу. Не желаю!

Создает, двигает жизнь вперед - борьба, а не неподвижность. Так да здравствует борьба! Пусть она выражается хоть в мучной торговле, хоть в клубной работе, хоть в жалких этих танцах - пусть. Но - борьба, борьба...

Хотел когда-то в Москве бежать хоть к чорту на рога, во что бы то ни стало бежать, - только бежать. А от чего бежать? От борьбы. Не имел, не имел права Васька бежать от борьбы. Нельзя было этого делать. Нужно было дать себе отдых, отойти, укрепить физиологию, восстановить разрушенные нервные клетки, все это так, - а бежать.

У-у-у-у, дезертир проклятый! Вот и ввергся в неподвижность... Внезапно залязгали буфера, где-то далеко паровоз дал тонкий свисток.

Ну, да, - разумеется, никакая это не пасть, а просто пустой товарный вагон, и в нем... в нем - Васька, на полу, со связанными ногами. Поезд замедлил ход, стал останавливаться, и в это же самое время до Васьки донеслись обрывки хоровой песни. Пели нескладно, но дружно. Песня была, кажется, знакомая. Слов нельзя Рыло разобрать, и Васька стал вспоминать по мотиву, где и когда он ее слышал.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены