«Надолго оставит в России великие следы эта эпопея Севастополя, которой героем был народ русский». Эти слова были написаны в самом осажденном городе одним из защитников страшного 4-го бастиона - подпоручиком Львом Толстым.

Великие следы... Да, в истории, в жизни, в памяти русского народа! Но удивительным образом, доселе - не в искусстве, не в литературе художественной. Ведь даже и сам Толстой отозвался на «эпопею Севастополя» одними лишь своими севастопольскими очерками, о которых, чтобы там ни говорили, а нельзя же сказать, что это был отзыв, равновеликий своей мощью, широтой и емкостью тем явлениям, которыми был он вызван.

Толстой, как писатель эпический, всю неизмеримую силу своего художественного гения отдал другим великим событиям в судьбах нашей родины, другому нашествию.

Наконец, в «Севастопольских рассказах» кропотливый анализ психологии измышленных братьев Козельцовых заслонил от великого художника реальных, живых Нахимова, Корнилова, Пирогова, легендарного лазутчика Кошку, первую, народом данную сестру милосердия матросскую сиротку Дашу и многих, многих других.

Тем большую радость испытываешь от сознания, что наконец-то столь долго зиявшая в нашей художественной литературе брешь заполнена поистине циклопическим сооружением, каким является трехтомная эпопея Сергеева-Ценского «Севастопольская страда».

«Эпопея». Так назвал свою книгу сам автор, несомненно, отправляясь от вышеприведенных слов Толстого. Не роман. Заранее надо отказаться от оценки этого произведения как «семейно-исторического» романа. Композиция вещи не пострадала бы, если бы «вынуть» из нее всю «семейную» цепь событий (семейство Зарубиных, Хлопониных и т. д.). Совершенно очевидно, что у автора даже и намерения не было изобразить эпоху в судьбе двух-трех семейств «героев», заставить вращаться вокруг них исторический фон. Но, тем не менее, и пылкий, рвущийся на бастионы Витя Зарубин, и его отец, старый, израненный, парализованный моряк, в котором не угасает лишь его патриотизм, понятие о воинской чести да ненависть к врагу, и Капитолина Петровна с ее вечной «франзолью», - все они живые, яркие, прекрасно исполненные сильной реалистической кистью образы.

Создание «эпопеи Севастополя, которой героем был народ русский», - задача, требующая от писателя и особой интеллектуальной мощи и зрелого мастерства. Ее поставил перед собою Сергеев-Ценский. Ее он блестяще разрешил.

Необозримо бушующее море людей и событий, больших и малых, охваченных «Севастопольской страдой»!

Корнилов, Нахимов - аяксы русского флота; Истомин, Тотлебен, Хрулев и другие - любимцы народа, матросов и солдат - истинный мозг беспримерной обороны, и мозг, так сказать, мнимый: расслабленные старостью Ментиков, Горчаков, ханжа Остен-Сакен и сам, наконец, «самодержец всероссийский» Николай I - этот, по его же собственному определению, «дивизионный генерал, внезапно ставший императором».

Стан интервентов. Столь же дутая величина, как его противник, - царь, столь же беспощадно сдернутый историей с ходуль император французов Наполеон III... Главнокомандующий французской армией, паяц Сент-Арно, «кунктатор» Раглан, пылкий Боске, командир головорезов - зуавов, «Ахилл» армии интервентов, - все они впервые перестают быть для нас фигурами со страниц учебников истории и мемуаров и становятся зримы.

Искусство исторической живописи, портретной и батальной, - вот что поражает в мастерстве Сергеева-Ценского. Бури и битвы. Их много. Описаниями сражений, эпизодов героической защиты наполнены все три тома. Но их не устаешь читать, каждое из сражений непохоже на другое.

И - существенная особенность - оперируя огромными массами сражающихся, автор не теряет отдельных людей, резко отличаясь в этом от Стендаля и от Толстого в описании бородинской битвы.

В движении грандиозного повествования, естественно, возникают перед нами два противостоящих лагеря.

В одном, объединенные пламенной любовью к русскому народу, предстают перед читателем великий хирург Пирогов и матросская сиротка Даша; адмиралы Корнилов, Нахимов и Истомин, генерал Хрулев и с ними пластуны, матросы, солдаты. Легендарный Кошка. Солдат Бондарчук, который предпочел безопасному плену смерть при попытке взорвать бастион. Солдат Реутович, подползший из груды убитых к полковому знамени, чтобы скрыть его под шинелью. Наконец, бессмертные в своем будничном героизме жены матросов, приносившие студеную воду усталым защитникам бастионов...

А в другом лагере - крепостники, карьеристы, казнокрады, «великосветская чернь». И здесь, наряду с персонажами, о которых в той или иной степени донесла нам весть история, внимание наше невольно приковывает лицо измышленное, заведомо символическое - это старший Хлопонин, дядя, лютый крепостник, сутяга, стяжатель. Этот тип мечтает разжиться на войне через свой питомник... пиявок! Эта символическая фигура написана с таким реалистическим мастерством, что вы слышите, видите этот символ крепостничества и паразитизма!

Следуя за автором на протяжении его колоссальной эпопеи, мы то с чувством гордости и подъема, то с проклятиями и отчаянием созерцаем все те девять кругов дантова «Ада», в который многомесячная бомбежка и штурмы интервентов обратили маленький южный город, «раздетый с суши» и, однако, истощивший все военные ресурсы двух сильнейших держав Запада, не считая Турции и Сардинии.

Едва началась осада Севастополя, как великие ее современники Маркс и Энгельс, вопреки всем трубам и литаврам английской и французской печати, уверенно предсказали, что «...осада Севастополя не будет иметь равных себе в военной истории». И вскоре они получили полную возможность оказать, что «Защита русских сильно отрезвила победителей при Альме».

Вопреки гибельному бездорожью страны, дрянному вооружению, бездарности «светлейших», вопреки паразитическому крепостному строю и царизму, подавлявшему все живое, действенное в стране, народ русский, солдаты и матросы почти целый год отстаивали клочок прибрежной земли против могучих соединенных флотов и армий интервентов.

Сопротивление Севастополя революционизировало не только Россию, но и Европу. С его осадой связан подъем национально-освободительных движений на Западе.

«Крымская война показала гнилость и бессилие крепостной России», - говорил Ленин. Эта истина под конец стала очевидной и для современников Крымской войны, как некоторые из них и не желали отвернуться от нее.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.