Алла Воропаева даже в неделовом разговоре не снимает руки с деревянных костяшек счетов. Сидит за столом И, разговаривая, тихо ими пощелкивает. Это у нее, так сказать, профессиональный жест. Алла любит считать. И в этом она, может, не очень оригинальна — считать любят многие. А вот по-настоящему волноваться за судьбу цифр может, наверно, не всякий. У Аллы это получается.

— Ничего не понимаю,— говорит она.— Трудно в городе с картофелем — неурожай, это понятно.— И перебрасывает несколько костяшек влево.— Сейчас выезжаем па макаронах.— И еще несколько костяшек летят туда же.— А вот как получается, что этот дефицитный сейчас продукт наша столовая выбрасывает ежедневно,— это мне совсем непонятно. Очищенный, обработанный, присланный с базы картофель.

Надо идти на базу.

Алла обзванивает свой актив, я вот «прожектористы» уже сидят у директора плодоовощной базы и пишут акт о том, что очищенный и засульфированный картофель должен приходить к потребителю в трижды сокращенные сроки. Иначе это уже не картофель. Он портится — есть его уже нельзя.

Директор согласно кивает и отвечает очень вежливо. В этой системе он работает больше десяти лет и всю

механику общественных проверок изучил достаточно хорошо. Придут, поглядят, напишут и успокоятся. Он охотно подписывает акт и охотно сокрушается по поводу безвыходности некоторых положений. А когда Алла предлагает завозить картофель в столовые ночью, как завозят хлеб и молоко, директор незаметно улыбается, где-то самой дальней морщинкой, так, чтобы не очень обидно. Дескать, что с них возьмешь! Молодняк-наивняк. Мало, что ли, говорили уже в городе об этом картофеле?..

У Аллы Воропаевой нет особых полномочий. Она не вправе обязать директора завозить картофель в столовые ночью, но она знает, что люди в ее столовой получают безвкусное пюре. И хотя это не ее, бухгалтерское, дело, она завтра пойдет в райком, в комиссию партийно-государственного контроля, и не успокоится до тех пор, пока не будет найден какой-нибудь выход.

И это тоже на первый взгляд очень приблизительно соотносится с юностью человека девятисотого года рождения.

Но почему так бывает? Почему у людей появляются внештатные должности? Почему, кроме своей основной работы, они еще вмешиваются в «штатные» дела других людей? И почему часто успех делу приносит как раз это внештатное вмешательство? Наверное, все-таки потому, что многое еще нуждается в переделке, и живет поэтому на земле племя беспокойных переделывателей, которым есть дело до всего.

...— Если он сейчас скажет о сжатом воздухе, я запущу в него чернильницей,— тихо сказал Анатолий Голод соседу.

Но председательствующий на этот раз ничего не сказал про воздух. И про зубной порошок, с помощью которого ребята этот воздух сфотографировали, он не сказал ничего. Председательствующий тоже считал, что об этом достаточно говорилось на всяких предыдущих совещаниях, и если сказать еще раз, то будет уже неприлично. Будет уже хвастовство.

— Пойдем дальше,— сказал председательствующий.

И Анатолий улыбнулся. Сжатый воздух — это, собственно, то, с чего все началось.

На «Ростсельмаше» шло комсомольское собрание. Как всегда, решались всякие текущее-производственно-учебные вопросы. И когда уже все выговорились и, чувствуя конец, нетерпеливо зашумели, поднялся парень из теплосилового цеха и сказал:

— Интересная получается история. Трудимся мы вроде хорошо. Премиями нас не обходят. Но я вот тут поработал немного карандашом, и выходит, что зря не обходят.

В зале сразу стало тихо.

— Наш цех дает всему заводу сжатый воздух. Это вы знаете. Но кто из вас знает, сколько воздуха даем мы ежедневно сверх нормы вам в цеха?

— Подумаешь, сжатый воздух! Копейки!

— Копейки? — И парень назвал Цифру.

Сначала никто не поверил.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.