И все же в самой середине ноября на форту приступили к сложнейшему и ответственному ремонту. Могучую боевую технику наших дней решено было за отсутствием других возможностей ремонтировать способами, которые признали бы годными разве лишь строители египетских пирамид, современники Хуфу и Рамсеса...

Представьте себе это хорошенько. Ствол современного морского орудия, укрепленного в бронированной башне, весит сорок с лишним тонн. Сверху он прикрыт броневым потолком полутораметровой толщины.

С боков его окружают стальные стены толщиной в несколько метров. Чтобы сменить хотя бы один ствол другим, надо снять этот чудовищный потолок, надо отчасти разобрать глыбы стен, убрать все это с дороги; надо, затем, спустить вниз и унести прочь стальную колонну длиною с высокое дерево, поперечником вдвое больше, чем обычная наша круглая печь; потом нужно принести сюда второй такой цилиндр; поднять, уложить на месте и укрепить так, чтобы он мог двигаться, подчиняясь еле заметным импульсам точек, легчайшим нажимам рычагов и кнопок управления. И это надо делать в ноябре, на лютом морозе, на месте, открытом всем ветрам, это нужно делать, не зажигая костров (враг увидит дым), не сооружая тепляков (они нарушат маскировку). Это нужно делать, будучи поминутно готовым услышать команду «Батарея, к бою!», стремглав мчаться по тесным коридорам, по узеньким крутым тропкам в другие башни: не все же они вышли из строя! И, наконец, это надо делать «руками-крюками», потому что МЫ в тесной блокаде, потому что никаких других орудий, более гибких, более мощных, более совершенных, более универсальных, чем морские краснофлотские руки, у нас нет. А «руки-крюки» могут. И они ее выполнили: они написали эту суровую поэму необычайного, жестокого и благородного труда. Когда-нибудь о ней будут знать все люди во всем мире. Сейчас о ней не знает никто.

Чтобы спустить с высокого пьедестала орудийный ствол, чтобы передвигать стальные плиты и брони, нужно было построить длинные деревянные эстакады. Казалось бы, чего проще: кругом лес, поехали несколько машин и привезли все, что надо. Но у нас это было не так. Машины не ходили в те злые, томительные дни: на них не хватало бензина. О подвозе балок из леса не приходилось и думать. И вот краснофлотцы (а краснофлотцы в эти навсегда минувшие недели получали далеко не весь свой богатый морской паек) - краснофлотцы шли в лес. Звонко пели топоры, визжали пилы, остро пахло благодатной сосновой смолой... И люди, напрягая силы, как муравьи тащили на себе, волокли веревками, везли на деревянных санях тяжелые стволы старых деревьев, чтобы принять на сложенную из них постель тысячекратно более тяжелые стволы орудий... От непомерных глыб стали веяло смертным холодом, руки сводило при первом же прикосновении к ней. Люди сжимали зубы, плакали от ветра в мороза, забегали погреться в «бетон», в кузницу, на электростанцию, но не отступали. Порою только то один, то другой останавливался на берегу и через белесую ширь залива вглядывался туда, где на оснеженном, закрытом сизым лесом берегу засел враг. Одни грозили ему кулакам, другие просто смотрели. Но трудно сказать, в чем было больше силы: в этом ли кулаке или в коротком, исполненном ненависти взгляде.

А вечером перед командиром форта росли столбики цифр, заполнялись графы плана, заполнялись скорее, чем даже он сам ожидал. Каждый день военком настойчиво спрашивал: «Нет ли каких еще пожеланий?» - ожидая услышать просьбу об отдыхе, об улучшении продовольствия. И каждый день ему отвечал кто-нибудь: «Есть, товарищ военком! Вот если б нам вторые сани достать - скорее пошло бы дело» Или: «А вот товарищ Кривленко тут хорошую механику придумал - надо бы только троса метров двадцать...»

И инженер с фурункулом (теперь на месте фурункула был только аккуратно прилепленный в санчасти кружок пластыря) был захвачен работой не меньше других.

- Черт знает что! - говорил он, захлебываясь; руки его дрожали уже совсем по-другому. - Я на ударных стройках был, я видел энтузиазм. Я знаю, как американцы темп держат... Но это же дьяволы какие-то, а не люди! Нет, куда он, куда он, дурак, полез на нас, на такой народ!

И по вечерам он мелким почерком писал письма на Урал жене. «Тот, кто не видел этого, - писал он, - тот вообще ничего не видел».

И вот наступил день, когда все было готово. Командование опробовало механизмы. Они действовали отлично. Командование приняло батарею. Деревянные эстакады были разбросаны, наслеженный снег заново закрыт маскировочными сосенками. Небольшое, очень скромное торжество кончилось. Командир форта уходил с батареи вместе с инженером.

Перевалив ров, они остановились, и командир подтолкнул инженера локтем.

- Побриться не мешает, батенька! - ласково сказал он ему, - Щетинка-то того...

Инженер быстро провел себе рукой по щекам.

- Черт! - выругался он. - Действительно оброс! Целый месяц не брился!

- Ну, месяц! - возразил командир. - Откуда же месяц, когда... Какое, по-вашему, сегодня число?

Инженер остановился и молча посмотрел на командира, что-то соображая.

- Или у меня не все дома, - нерешительно произнес он, наконец, как бы не отваживаясь довести до конца свою мысль, - или сегодня двадцать восьмое. Пятнадцать дней? Пятнадцать дней! Нет, это невозможно...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.