Риск

Сергей Смородкин| опубликовано в номере №1111, сентябрь 1973
  • В закладки
  • Вставить в блог

— Если бы не авария, — вдруг говорит Яковенко с затаенной какой-то досадой, привязывая очередную «свечу». — Давно бы уж новую скважину заканчивали...

— Зря рисковали, что ли? — спрашиваю я. «Дед» вроде не слышит. Мурлычет себе под нос: «Там, где пехота не пройдет...» Яковенко воевал. Под Ленинградом был ранен в живот. Ранение дает о себе знать. Но он виду не показывает. Ребята, которые вместе с ним работают, понимают, что «деду» не всегда легко. Относятся к нему бережно. Делают это ненавязчиво, прикрываясь то соленой шуткой, то просто сбивая темп в работе.

Последняя свеча. «Сейчас, значит, дольем скважину, сменим долото и снова спустим инструмент. Потом промоемся и, коли трубы привезут, начнем бурить», — рассуждает Яковенко, наверное, привык говорить сам с собой здесь, на высоте, в одиночестве.

Он смотрит на пыльные смерчи, гуляющие по впадине. Ветер гудит, обтекая буровую, и кажется, что вышку уносит в пустыню.

— Я все думаю, — говорит Яковенко, — запрячь бы этот ветер в работу. Чего он зря песок гоняет. Пусть работает для пользы... Да... Ты спросил насчет аварии, насчет риска... Я все думал, как ответить, чтоб понятно. Вот, положим, собрались наступать. Разведка сведения принесла. Боезапас у бойцов сверх нормы. Сосед слева поддержит огнем. Справа — тоже пойдет в атаку. Можно как сделать: сразу все силы бросить вперед. А можно — не все. Часть оставить в резерве. Мало ли что: разведка ошиблась, или враг что-то почуял и сховался, или у соседа справа атака захлебнулась... Наступление — всегда риск. Нужно так сделать, чтобы меньше животов положить. Чтобы не было бесполезной работы.

— Кончай перекур! — кричит снизу Сережа Тюнькин. — Спуск начинаем...

— Бурить можно и на воде. Но раствор надо иметь готовый. Как резерв при наступлении. Понимаешь?

Ребята внизу уже сменили долото, залили раствор в скважину. Я спускаюсь по трапу вниз, задыхаясь с непривычки от горячего пыльного вихря. Сережа Тюнькин подмигивает: «Дает «коэффициент» прикурить».

«Дает», — киваю головой.

Я смотрю, как работает Тюнькин, а сам раздумываю над словами Яковенко. Сережа работает у тормоза с уверенностью виртуоза. Глаза у него вроде как пустые, отвлеченные, но я знаю, что они видят все: и приборы, и неловкость Базина, опоздавшего с приемом «свечи», и то, как «дед» наверху накидывает пеньковый аркан на слишком короткую «свечу», и даже щенка по кличке «Шпиндель», который вертится у буровой. Вахта сработалась хорошо. До знакомства с бригадой Несветайлова я знал другие буровые бригады и здесь, на Мангышлаке, и в Поволжье, и в Башкирии и понимаю, как это не просто видеть бурильщику и приборы, и инструмент, и всех своих ребят, ощущая в то же время скважину, вес колонны, усилия насосов двигателей и лебедки. Да еще каким-то «боковым зрением» отметить игру щенка, гоняющегося за ящерицами. И в этом всевидении бурильщика его тайна, его талант, его гордость.

Пыльная буря не стихает; но ребята, казалось, не обращают на нее никакого внимания: работают себе, и все. Словно нет вокруг шипящего песка, бьющего по стальному телу буровой. Наоборот, Тюнькин все поддает и поддает темп, будто стараясь свою работу и мощность двигателя буровой сравнять с работой песчаной бури. И, быть может, втайне гордясь этой мыслью. Сережа как угадал: спустили инструмент, промыли скважину после спуска, заготовили впрок раствор, и еще раз пришла машина с трубами.

— Перекусим и забуримся, — говорит Тюнькин.

Он достает из сумки помидоры, вареные яйца, хлеб, открывает банку свиной тушенки. Споласкивает водой кружки, и капли сразу высыхают, выпитые сухим жаром и ветром. Базин включает транзистор, завернутый в кусок одеяла. Передают сводку погоды: Ашхабад — 37, Душанбе — 34, Ташкент — 31... Рига — плюс 17, дождь...

Запах сырой земли, травы и хлеба; капли воды на листьях и колосьях, дождем вымытые деревья — все это далеко-далеко. Так далеко, что сразу и не представить себе.

— Везет людям, — говорит Базин. — В холодке работают...

— В холодке, — повторяет Озеров. — Я на севере этого холодка во как хватил. По полгода солнца нет. Веришь: только через полгода поселок разглядел, в котором жил. Разглядел, когда солнце взошло. Нет, по мне уж Мангышлак...

Подсаживается Володя Сафонов. Он «выбил» трубы и приехал на машине, которая их привезла. Володя — волжанин. Из Волгограда. Спокойный, задумчивый парень.

Говорим о местах, где родились и выросли ребята: о Кубани, о Волге, о Новгороде. И как-то так получается, что разговор сворачивает на Тюмень, на бригаду Китаева, с которой соревнуются бурильщики, на аварию. Слишком близко еще лежит этот случай, не отдалился, не забылся и потому трогает за живое.

Так хорошо все шло: пробурено 27 872 метра с начала года. Установили рекорд Казахстана, пройдя за месяц 7 075 метров. Получили диплом «Лучшая буровая бригада Министерства нефтяной промышленности» и денежную премию.

— Как нарочно, — говорит Тюнькин, обжигаясь чаем и чертыхаясь.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены