Сумерки уже успели перекрасить дальний сосновый бор в лиловый цвет, трава стала серой, щиток пулемёта - чёрным, а на предвечернем небе обозначилась тщедушная луна.

Пулемётчик Лоскутов сидел на бруствере, свесив ноги в окоп, и неторопливо рассказывал:

- Мартынов - это такой человек, что если о нём подробно напечатать в газете, то одной страницы никак не хватит, а скорей всего придётся уделить ему две страницы, а то и всю газету.

В мирное время работал Мартынов Иван Клементьевич где - то по театральной части - освещал спектакли цветными лампами.

Попав на фронт, Мартынов стал пулемётчиком. Пулемётчик из него получился стоящий. А если кто в этом и сомневался, то лишь до тех знаменитых боёв, которые принял наш расчёт за рекой Жиздрой, у рощи «Огурец» и ещё у рощи «Подкова».

Иван Клементьевич с вечера перебрал весь пулемёт, смазал, зарядил; он пулемёт наш Максим Максимовичем звал. Приготовили запасные позиции, как полагается. Поселились мы на высотке - кругом луга, клевер, волшебный запах от него. Когда ветерок, на дне окопа слышно.

Немцы вели огонь из всех родов оружия. Но ночь июльская - чёрная, и били они Больше для психологии. Знали, что наши утром опять в атаку соберутся.

Лежит Мартынов в окопе, на звёзды смотрит и медленно так говорит:

- Со мной парторг роты вчера беседовал. Заявление я уже написал. В кармане держу.

- Поздравляю, Иван Клементьевич, сердечным образом, - говорю. - Давно тебя наставлял.

Тогда он говорит:

- А мог бы ты мне, Лоскутов, рекомендацию дать?

- Какой же вопрос? - говорю. - Давно предлагал. Разве мы не за одним щитком лежим? Разве нам обоим не свистят одни и те же пули? Разве не общий счёт ведём? Не воюем вместе, согласно приказу товарища Сталина?

Спали мы поочерёдно. Когда развиднелось, я достал карандаш и бумагу и написал Мартынову рекомендацию.

Но передать эту рекомендацию мне не пришлось, потому что бой завязался сразу и такой бой, что небу стало жарко и нам горячо. Мартынов наводил, я исполнял свою должность второго номера. Подносчиком хлопотал Микола Ковш.

Немцы накапливались в роще «Подкова» для контратаки, но Иван Клементьевич не давал им подняться с травы: ведь это но просто пулемётчик, а, можно сказать, заслуженный артист своего дела - взять ли его стрельбу в точку, с рассеиванием по фронту или в глубину.

Слева горбатое деревце росло, ориентир четыре. Возьмёт Мартынов это деревце на мушку, откроет огонь, и плавно так, без рывков, не нажимая на ручку затыльника, поведёт вправо. Рассеивание давал во всю ширину рощи - немцам было на что обижаться: валились, как трава под косой.

- Ох, не видели вы мартыновской работы, - печально сказал после паузы Лоскутов, соболезнуя мне, как человеку, который упустил в своей жизни что - то очень важное и который уже никогда не наверстает упущенного. Помолчав немного, он продолжал: - Окопались мы, как полагается, надёжно. Иван Клементьевич, ещё помню, наш окоп суфлёрской будкой назвал.

Ствол у «Максим Максимовича» раскалился, тёплый воздух от него лёгким облачком поднимается.

Мартынов приподнялся, достал флягу с питьевой водой, отхлебнул глоток, дал пригубить нам обоим, а всё остальное вылил в кожух. Осторожно так лил, капли мимо отверстия не пронёс.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.