Разгадка Тунгора

Потом он стоял у окна в опустевшем коридоре. В стекло, как ночные бабочки, ломились снежные хлопья. Буран разыгрывался не на шутку. Пожалуй, до Тунгора в такую ночь не добраться. «Так ты этого хотел, директор? «Скипидарных» разговорчиков, накачек, внушений? Да, хотел... Хотел чувствовать пульсацию нефти, как эту жилку на шее. Хотел делать так, чтобы лучше уже нельзя...»

Егурцов вершил непонятное. Финансисты и плановики только руками разводили. Промысел катился ко всем чертям. А молодой директор всаживал деньги во «внеплановую» ремонтную бригаду. Бюджет трещал. А он приобретал «Бакинец» и обзаводился пленами широчайших преобразований. Новая нефтесборка, великолепная, по последнему слову, новый нефтепарк — каждый бак, как гора, блеск! И еще мощная насосная станция для глубинной закачки воды. Инжекционная скважина здесь, инжекционная скважина там. У финансистов стеснялось дыхание и очки лезли на лоб. Тунгор нахальничал, Тунгор зарывался. Тунгор со всеми ругался и все время чего-то требовал.

Егурцов планировал, носясь на «газике» по промыслу. Вот здесь «ожидаловка» для операторов, светлая, со всеми благами цивилизации. А в поселке клуб и четыре дома. А клуб-то и проектом не предусмотрен. Что, если ревизия?

— Послушайте, Алексей Николаич! У нас должок двадцать три тысячи тонн...

— Ну да?— жестко усмехался Егурцов.— Ничего, конец света не скоро, рассчитаемся. А кино людям смотреть надо, и танцевать, и всякие там скетчи...

В начале апреля ударил нефтяной фонтан на «четверке». Потом на двадцать четвертой. Вот вам и шапка!

— Ну, хорошо,— признали оппоненты,— у четвертой нет, а у сто второй есть, и закройте ее.

Егурцов не закрывал, Егурцов платил штрафы. С Меркушевым в четыре руки они перерывали библиотечные каталоги. Писали в разные города, просили выслать литературу по затрубной циркуляции газа. На Сахалине вообще не было нефтяных месторождений с вышележащими газовыми пластами. Литературы не нашли. Отыскалась, правда, американская брошюрка. Заокеанские инженеры шли таким же путем, ставили цементные экраны. И это уже неплохо. Есть на что ссылаться.

Однажды в будку мастеров заглянула Валя Бордюг, геолог.

— Алексей Николаич! Еще раз проверили пробу на газующих скважинах. Метана восемьдесят один процент, углекислого одиннадцать...

— Значит, восемнадцатый пласт газует?

— Ага!

Радиокаротаж подтвердил это. Поставили на ремонт сто двенадцатую, сто вторую, сто четырнадцатую. Резко упала добыча — заметно во всей «Сахалиннефти». Только в люди стали вылезать — и вот на тебе!

— Ничего, все идет отлично!— доказывал Егурцов плановику, очень смущенному тем обстоятельством, что апрельский план был опять с треском завален.

«Все отлично»— прежний директор от такого сон потерял бы. А этого вроде и не трогает, что промысел ежемесячно недодает тысячи тонн нефти.

— Да при чем тут проценты?— сердился Егурцов.— Вот отремонтируем скважины — все с лихвой восполним. Нельзя только под ноги себе смотреть. Вы лучше полюбуйтесь, какая у нас нефтесборка будет!

«Что собирать-то?»— тоскливо думал плановик.

Разносы в объединении участились. Дело пахло выговором, если не хуже. В самом деле: три месяца прошло, а нефти на Тунгоре даже поубавилось. И Егурцов, краснея на заседаниях в «Сахалиннефти», тоже дивился: три месяца — и вроде ничего не сделали! А когда шел по промыслу, радость бурлила в груди: всего три месяца, а сколько успели! Скважины от парафина прочистили, режим им отрегулировали. Мячин вернулся в мастера, наладил дисциплину среди операторов. И народ хороший подобрался — все двести двадцать семь человек. В маленьком городке ничего не скроешь. Директору это на руку. Он все про своих ребят знает. Кого с первенцем поздравить, кому отпуск немедленно дать, кого отругать за ссору с. женой.

С легкой руки операторов появилось на Тунгоре правило: за проступок отчитывайся перед всем коллективом. И уж там пропесочат! Стыдно, ведь соседи. Егурцов с лодырями был суров. Иногда даже одергивал себя: мягче, людей обижаешь. Но люди почему-то не обижались. Видно, справедливое слово хоть и жжет, а осадка в душе не оставляет.

За хлопотами, беготней, поисками незаметно пришла весна, поздняя, снежная, но весна. В июне клейко, терпко запахло листвой. Распушились кустики в городке. Егурцов, может, и не заметил бы этого, если б не Колька. Пристал: «Надуй мяч!» Да и Сережа уже годится брату в партнеры, здорово вымахал. Сколько же времени прошло? Да, ведь июнь... По вечерам мягко светятся окна. Благорастворение воздухов... Крутится себе земной шар. На нем крохотная светящаяся точка — Тунгор. Кто о ней знает? А тунгорцы живут, смеются, думают. И эта точка им дороже всех...